Анна Малышева - Тамбур

— Вы меня извините, — сказала она. — Устаешь, забываешь, как общаться…

— Мы на ты.

— Тем более, извини, — и улыбка у нее получилась теплой, дружелюбной. — Тогда можно спросить — почему ты выбрал меня?

— Из-за твоих глаз, — немедленно ответил Дима.

— А что в них такого?

— Свет.

Ответ ее убил. Глаза у нее, в самом деле, были красивые — темно-зеленые, глубокие, опушенные густыми ресницами, которые у нее никогда не было необходимости красить. Ей делали комплименты, но слова «свет» не произносили. Она привыкла ко всему — к пошлым любезностям, к наивно-грубым домогательствам, к обыкновенной похоти. Ей приходилось общаться со многими людьми, большинство из них были мужчинами, прочно, женатыми, хорошо обеспеченными, загруженными работой. На ухаживания у них не было времени, на комплименты не хватало фантазии. Дима был иным.

— А дети? — невпопад спросила она.

— У нас нет детей. А ты… Замужем?

— Нет, — она свободно улыбнулась. На этот вопрос ей приходилось отвечать очень часто.

— Может быть, это к лучшему, — философски заметил он. — Когда отношения становятся официально зарегистрированными, что-то в них умирает.

Эта фраза ей не понравилась. К замужеству, оформленному в ЗАГСе, признанному соседями и родней, Татьяна относилась иронически. Если бы это имело какой-то смысл, не было бы разводов. И что может быть глупее, чем пьяная свадьба, белая фата на голове невесты, зачастую беременной, поздравления, которые часто идут не от души? Этого она не хотела ни в коем случае. И все-таки… Как любой женщине, начинающей подсчитывать свои годы, ей хотелось стабильности. А тут ей с места в карьер заявляли, что ничего подобного не будет.

— Я сама всегда так думала, — тем не менее сказала Татьяна, сохраняя независимый деловой тон. — К чему формальности?

— Иногда они все-таки нужны. Особенно, если думаешь, что на всю жизнь связываешь себя с любимым человеком… Только потом оказывается, что этот человек…

— Так вы мне все-таки жалуетесь, — желчно сказала она, отодвигая пустую тарелку.

— Вовсе нет. Кстати… — Он открыл барсетку и достал оттуда визитную карточку. — Вот. На тот случай, если я тебя не очень раздражаю. Опять напоминаю — мы на ты.

Визитку она взяла, но ничего не обещала. Своего телефона не дала. В сущности, после того как они вышли из ресторанчика (расплатившись пополам) и разъехались — он на своей машине, она в такси, все было кончено. Она и не собиралась ему звонить.

Сделка была успешно проведена, Татьяна получила причитающийся ей процент. О вечеринке давно забыли — сейчас она не смогла бы назвать и адреса ресторана. Визитка обитала в самом дальнем, непосещаемом ею отсеке бумажника. А вот Диму она не забыла.

Звонок она сделала спьяну — снова отмечалось какое-то событие на работе, которое было ей безразлично. Придя домой, женщина с отвращением осмотрела заброшенную квартиру, дорогую, но слишком чистую аппаратуру на кухне — плиту, микроволновку, комбайн…

Конечно, чистую — для кого же готовить? И позвонила.

Они встретились назавтра. Снова спокойный, дружеский разговор. Еще через день — более эмоциональное свидание. Дима исповедовался во всех грехах, но их оказалось немного. Смысл исповеди был таков — он несчастен. И главное — очень одинок.

Любовниками они стали через два дня. Для Татьяны это был рекорд — обычно она тянула неделю-другую. А затем она побила другой рекорд — уже через месяц поняв, что видит в этом человеке своего будущего мужа.

«А что? Должна быть семья. Не только работа, не все для карьеры. И может быть, дети?»

Мысль о детях начинала ее ранить. У сослуживиц они были. Почти у всех. Особенно активно рожали молодые, которые, казалось бы, не имели на это права, не завоевав положения в обществе. Татьяна ловила себя на мысли, что осуждает их. К чему торопиться, можно подождать. Она ведь ждала! Она работала, делала свое будущее, не оглядываясь на чувства и желания, отдала все ради того, чтобы купить хорошую квартиру в центре Москвы, завести счет в банке, приобрести уважение сослуживцев. Когда она начинала, ей было трудно. Девочка из провинции. За спиной — никого. Все мысли о работе. И еще — нежелание продаваться. И теперь безмятежность юных девиц с работы, которые больше думают о личной жизни, чем о карьере, раздражала ее.

Почему одним все, другим — ничего?

«Были связи, было все. Кроме счастья. И я решила, что Дима мне его даст. Я достигла такого общественного положения, что могу смело смотреть в глаза любому жениху. Пора. А он…».

* * *

Женщина вскочила с постели и пошла на кухню — в горле пересохло, хотелось выпить воды. Проходя мимом стола, она уловила приторный аромат отмерших роз, которые принес на свидание Дима.

«Почему я выбросила перчатки той девчонки, а не его цветы? Чем девчонка-то виновата? Ее обманули, как и меня. Или даже хуже, чем меня, ведь она ничего не знала о его жене. Зачем? Почему так жестоко?»

В этот момент она почти сочувствовала той девушке, которая с оцепенелым видом смотрела на постельную сцену. Будь она на ее месте, Татьяна бы расплакалась. А девушка взяла себя в руки.

Перейдя просторный коридор, она зажгла свет в кухне, открыла холодильник, достала бутылку минеральной воды.

«Сегодня я не усну».

Спать не хотелось. Не хотелось вообще ничего. Даже плакать она не могла. Женщина залпом опустошила стакан, откашлялась, вытерла набежавшие на глаза слезы.

«Ну и пусть. Пусть все кончено. Он отдаст долг и все!»

При мысли о деньгах ее передернуло. Дима занял крупную сумму полгода назад. О возврате пока речи не было. Да и быть не могло — как скажешь любимому человеку: «Верни мои деньги!» Ему было нужно поддержать бизнес, Дима мечтая об отдельной фирме. Все его мечты и проекты связывались с их будущим. Прямо об этом не говорилось, но Татьяна думала, что это прямо касается их обоих. — Поэтому слова «долг» она не произносила даже про себя. Сегодня вечером он больше всего уязвил ее, обещав вернуть деньги. Это означало, что все кончено.

Она резко поставила стакан на стол.

«Ну и ладно. Еще одна ошибка. Нечего расстраиваться. Все впереди».

Татьяна обернулась, потянула руку к выключателю, думая, что теперь-то наверняка заставит себя уснуть…

И замерла.

На полу, у окна, лежал человек. Спиной к ней, скрюченный, худощавый. Возле его безвольно откинутой головы на линолеум натекла лужица крови, уже почти застывшая.

«Стоп-стоп, — сказала себе женщина, тяжело опираясь на стол. Она задела стакан, тот звякнул о чайник. — Не может быть».

Она всегда ценила себя за способность анализировать обстановку и быстро ориентироваться. Но тут — в собственный кухне — ничего не получалось. Был факт — но объяснений не находилось.