Анна Малышева - Тамбур

— И ты согласилась?! — в ужасе воскликнула мать, даже не думая понижать голоса. Когда уезжал муж, она всегда говорила громко. Казалось, у нее были разные голоса на разные случаи жизни. — Она сбежала из дому? Она бездомная?

— Я ничего не… — начала было Маша, но тут же смолкла — девочка надрывно раскашлялась. Ее голова со спутанными волосами приподнялась было с подушки, но тут же бессильно упала, как цветок на сломанном стебле. Глаза приоткрылись. Они лихорадочно блестели и, казалось, не различали фигур, стоявших перед нею.

Женщина склонилась над постелью:

— Да она еще и больна!

— Неудивительно. Сбежала из дома в тапочках.

— В тапочках?! — Мать взглянула на два мокрых матерчатых комка, валявшихся возле кровати. — Да что с нею случилось?!

— Боюсь, она сильно простыла… — растерянно произнесла Маша. Ей пора было собираться на работу.

В ее постели лежала девочка, с которой она была едва знакома. Под подушку забился и вовсе незнакомый перепуганный кот. Мать была в недоумении. А отец? Что скажет отец, приехав с работы?!

— Нужно вызвать врача, — твердо решила Маша.

— Да?! Аза кого мне ее выдавать? За младшую дочь, что ли?! — немедленно огрызнулась мать. — Нет уж, давай ее растолкаем, спросим адрес и домашний телефон, пусть ее забирают! Ты сумасшедшая!

— У меня есть телефон ее матери…

— Нет! — Светлана внезапно уселась в постели.

Теперь было очевидно, что ее сжигает жар — она была бледна нехорошей бледностью, на скулах горели розовые пятна. Глаза смотрели в никуда.

— Нет, — хрипло повторила она. — Не звоните ей.

— Почему?! — Маша присела на край постели, сжала тонкую, пылающую жаром руку своей гостьи. — Ты убежала от мамы? Что она тебе сделала?

— Ничего. Только не звоните ей! — И тяжело повернувшись на бок, обняла кота. — Я сейчас встану и уйду.

— С такой температурой?! — Машина мать, хотя и была неимоверно сердита, немедленно уяснила для себя, что выслать на мороз ребенка в таком состоянии, значит — его убить. — Я принесу градусник! А ты, — она погрозила дочери крепко сжатым кулаком, — думай, что делаешь!

Светлана позволила измерить себе температуру.

Оказалось — тридцать девять и четыре. Взрослые переглянулись. Маша до боли кусала губы — она уже опаздывала на работу, но уйти вот так, бросив девочку, никак не могла. Мать первая взяла себя в руки:

— Так, собирайся и езжай! Я сама разберусь. И оставь мне телефон ее матери, если он действительно у тебя есть.

— Не давайте, — Светлана еле говорила. — Я сейчас уйду. И кота унесу. Я даже знаю, куда пойти. Я…

Она явно лгала, из последних сил стараясь приподняться с подушки. Взгляд метался, губы пересохли и запеклись бледными пленками. Мать Маши твердо, но ласково уложила ее обратно:

— Через мой труп уйдешь. Поняла? Отдам только на руки маме.

— Нет!

— Но почему ты ее так боишься?! — не выдержала Маша. — Что она тебе сделала?!

— Мне ничего, — прошептала девочка. — Но она…

Она…

И, отвернувшись к стене, внезапно замолчала.

* * *

Половину дня она провела, как в бреду. Маше казалось, что она сама заболевает, что это она проехала через пол-Москвы в тапочках, с голыми ногами, по морозу, и теперь мечется на скомканной постели. Нет, в матери она не сомневалась — та все сделает правильно, не обидит ребенка, поухаживает за Светой. Но что дальше? Уже вечером начнутся большие проблемы. Отец не был жестоким человеком, но его любовь к «закону и порядку» зачастую выглядела слишком преувеличенной.

Он не выставит больную девочку за дверь, хотя бы уже потому, что это не его ребенок, а стало быть, не его грех, что девчонка воспитана так скверно, что удрала из дома.

Что могут быть веские причины удрать — ему и в голову не придет. Свету он не тронет, зато отыграется на жене и дочери.

И Маша едва перебирала онемевшими пальцами колечки, кулоны, серьги, выписывала чеки и двигалась так вяло, что все обратили внимание. Ее спрашивали — здорова ли она? Заведующая, торопливо проходя мимо ее прилавка, на миг остановилась, удивленно нахмурилась и, ничего не сказав, двинулась дальше.

— Алло? — Она достала из кармана зазвонивший мобильник. В принципе на работе ими пользоваться запрещалось, особенно во время наплыва покупателей — ведь нужно за всем следить. Но сейчас ей было все равно, и потом она боялась, что позвонит мать и сообщит нечто ужасное. Но это была Татьяна.

— Что это у тебя голос полумертвый? — весело спросила она. — Или мне показалось?

— Показалось, — обморочно ответила девушка, пытаясь проследить взглядом за покупательницей, которая уже полчаса вертела вокруг запястья браслет с самоцветами. То он казался велик, то не очень дорого выглядел, но слишком дорого стоил, то… Так или иначе покупательница никак не могла принять решение — отдать его или купить. В другой день Маша за несколько минут уломала бы ее на покупку, причем толково и ненавязчиво. Но не сегодня. Не сейчас.

— А все-таки, ты что-то не в себе, — уже серьезно произнесла Татьяна. — Переживаешь… Из-за него?

Она сказала это как-то сухо, и Маше показалось, что женщина полагает, будто ей еще небезразлична судьба Димы. Они больше не были соперницами — обеих обманули. Им нечего было делить — во всяком случае, не любовника. И жизнь (в образе Димы) преподала обеим одинаковый урок.

— Нет, у меня другая причина, — сдержанно сказала девушка. — Одну минуту, я на работе. Так вы берете или нет?

Она обращалась к женщине, привередливо вертевшей браслет. Та брезгливо подняла взгляд — ее посмели оторвать от занятия, за которое она собиралась (но собиралась ли?) заплатить немалые деньги.

— Камни отличные, — Маша протянула руку, — взгляните на огранку.

— А оправа? — придирчиво спросила та. — Если сдавать изделие, все равно возьмут только за вес золота.

— Зачем же тогда покупать изделие? — Девушке удалось взять в руки браслет. Ей стало намного легче.

Камни или оправа — в случае кражи платить все равно придется ей.

— Где ваш администратор? — повысила голос женщина. — Что это за обслуживание?!

— Администратор в конце зала. Пройдите, — Маша вежливо указала в нужную сторону.

— Я буду жаловаться!

— Как желаете.

Проводив взглядом покупательницу, девушка убедилась, что та двинулась вовсе не в сторону администратора, а к выходу. И снова поднесла мобильник к уху:

— Я здесь. Нет, Дима меня вовсе не волнует. Так, чисто семейные проблемы. А все-таки, что-с ним?

Татьяна торжествующе сообщила, что у Димы тоже большие проблемы. Она вошла в тесный контакт с Голубкиным, и тот сообщил, не далее как этим утром, что Дмитрий Александрович Красильников — клинический идиот. Не может ничего сказать толком, всего боится, все путает и, кажется, достукается, тем более что в тамбуре было совершено убийство, которое он пытается на кого-то повесить.