Мишель Лебрэн - Фоторобот

— Тогда завтра?

— Завтра железно. Ты заедешь за мной?

— Договорились. И не вздумай отказаться, или я устрою скандал.

На другой стороне улицы совсем молодой парень после значительных колебаний вошел в «Охотничий рожок», чтобы взять там напрокат свой первый смокинг. Жильбер направился к своей машине. Он был весь в поту и хотел пить. Мигрень еще давала о себе знать.

В редакции газеты Жильбер Витри направился прямо к кассиру, который вручил ему гонорар за предыдущий месяц и сказал:

— Да, патрон попросил меня передать, что вы должны зайти к нему, когда придете. — Спасибо, я иду.

Смутно обеспокоенный, Жильбер сел в лифт и поднялся на пятый этаж. Он регулярно сотрудничал с «Ля Капиталь» уже более шести лет и за это время видел главного редактора, может быть, раз пять. В газете он никого не знал, за исключением сотрудников бухгалтерии и вахтера у входа. Каждую неделю он отправлял почтой свой материал и раз в месяц заходил сюда за гонораром.

Впрочем, это был наиболее приятный способ заниматься журналистикой, и он это прекрасно знал. Кроме этого, он работал еще на несколько провинциальных газет и на два очень серьезных шахматных журнала. Все гонорары в сумме составляли относительно высокую месячную зарплату, во всяком случае, на жизнь хватало.

Он обратился к секретарше, которую никогда раньше не видел. Она изо всех сил стучала на пишущей машинке.

— Я хотел бы увидеть Монтини.

— Не знаю, сможет ли он вас принять… У вас назначена встреча?

— Нет, но он попросил меня зайти. Жильбер Витри.

Молодая женщина нажала ярко-красным ногтем на хромированную кнопку переговорного устройства и прощебетала:

— Месье, господин Жильбер Витри просит, чтобы вы его приняли. Через громкоговоритель сухой голос Монтини пролаял:

— Пусть зайдет.

Жильбер знал дорогу. Он толкнул двойную дверь и был неожиданно удивлен окружившей его прохладой. Тут он заметил огромный кондиционер, стоящий около окна. Письменный стол почти полностью закрывал Монтини. Трое мужчин в рубашках с короткими рукавами стояли вокруг него и с почтением слушали.

— Входите, Витри, я задержу вас на пару минут.

Он где— то подобрал уже начатую сигару и принялся жадно ее сосать, но, заметив, что она погасла, отбросил, ворча от досады.

— Так вот, Мишель, я хочу, чтобы наши лучшие репортеры были брошены на это дело. Понятно? Во-первых, вы отыщите мне в архивах все нераскрытые убийства за последние полгода и только женщин, так? Если нам удастся доказать, что этот тип убивает не в первый раз, то это было бы для нас большим шагом вперед. Раздобудьте мне свидетелей, ищите повсюду, заставьте их говорить, заплатите им, если потребуется. Ясно? В этом деле мы оказались позади всех остальных, и нам необходимо теперь их обойти. Уловили? Сотрудники с готовностью поддакнули.

— Если бы мы смогли запустить фоторобот убийцы и на этом поймать его. Вот это была бы сенсация. Прикиньте этот вариант с вашими рисовальщиками и со свидетелями, если они найдутся. Покопайтесь в прошлом этой девчонки. Я хочу знать о ней все, да же ту церковь, где она первый раз причащалась. Расспросите кюре. Давайте, беритесь за дело и пошустрее!

Один из той троицы, проходя мимо Жильбера по пути к выходу, процедил сквозь зубы:

— Ну вот, понеслось.

Монтини взял другую сигару, обрезал ее на миниатюрной гильотине и развернулся на своем кресле.

— Рад вас видеть, Витри. Вы слишком редкий здесь гость, ста— рина. Но заметьте, мне больше нравится такой малый, как вы, чем тот газовщик, который приходит просить у меня прибавки к жалованью каждые три месяца. Хотите сигару?

— Нет, спасибо.

— Напрасно. Они… — он затянулся сигарой, — великолепны. Я вас попросил зайти вот зачем. Послушайте, а вы начали полнеть.

Жильбер бросил сокрушенный взгляд на ту часть тела, которой было предъявлено обвинение, и подтянул живот. Тотчас, несмотря на прохладу, капельки пота выступили у него на лбу. Монтини продолжал:

— Мы сейчас занимаемся проверкой эффективности различных рубрик нашей газеты. Но такой анкетный опрос бывает всегда разрозненным и не очень точным, и поэтому мы проводим конкурсы. Вот конкурс кроссвордов только что закончился, и, что отрадно, мы получили двести тысяч ответов. А вас я попрошу организовать в меньших масштабах небольшой шахматный конкурс. Хорошо?

Непонятно почему, Жильбер почувствовал себя несчастным. А если в результате этого конкурса он получит только сто или двести ответов, то его рубрику упразднят? Дрожащим голосом он выдвинул свои доводы:

— Но, месье Монтини, вы не можете сравнить аудиторию читателей шахматной рубрики с числом любителей кроссвордов.

— Да об этом и не идет речь, старина. Равно как и никто не ста— вит под сомнение ваш талант или профессиональную добросовестность. Мы просто подхлестнем интерес к шахматам, вот и все. Во-первых, кроме ваших обычных шахматных задач вы раз в неделю будете давать одну конкурсную задачу, за решение которой победителю будет вручен приз в — двести франков. Затем первые победители в наших ежемесячных партиях будут награждаться пятьюстами франками и, наконец, у нас в редакции организуем открытый турнир, судейство на котором будет возложено на вас, а выигрыш будет значительно крупнее. Это, возможно, позволит привлечь к нам новых читателей. Вы согласны?

— Конечно, но…

— Да, для вас это будет означать увеличение объема работы. Я уже предупредил Менара в кассе. Он выдаст вам, сколько вы попросите. Вы довольны? Вы все же заходите ко мне иногда, вот уже несколько лет у меня нет времени сыграть партию в шахматы, а так хочется. А с таким учителем, как вы, я смог бы скоро участвовать в чемпионатах. Да еще с таким молодым учителем. Сколько вам, Витри? Сорок? Сорок два?

— Тридцать, месье Монтини.

Монтини нарочито прикусил себе нижнюю губу. Жильбер плохо знал его, однако понял, что оплошность с его стороны была намеренной. Этакий скрытый способ упрекнуть его за пренебрежение к своей физической форме. Ну и что? В конце концов, шахматный игрок не обязан быть атлетом!

Охваченный, с одной стороны, досадой, а с другой — удовлетворением, Жильбер прошел через приемную, где сидела секретарша, под взглядом которой он выпятил грудь и выпрямился, насколько мог. Но девушка проводила его лишь рассеянным взглядом. Сорок лет! Неужели он действительно выглядел таким старым?

Перед лестницей он встал у большого зеркала и оценивающе стал себя в нем разглядывать. Черты его лица были молодыми. Морщин не было. Но зато уже начала появляться лысина, в глаза бросались покатые плечи и дряблый живот. Многие мужчины сорока лет, должно быть, выглядят гораздо моложе его.

— Я пью слишком много. Это глупо, можно стать законченным пьяницей. Я слишком много пью пива, содовой и минеральной воды. Меня все время мучает жажда. И именно от этого я полнею. И очень мало физических упражнений. С тех пор как у меня машина, я больше не хожу пешком.