Дарья Истомина - Леди-бомж

Он сказал «у нас будет»! Этого мне было достаточно. Не у меня — отдельно, не у него — отдельно, а «у нас». Значит, вместе…

А через неделю он снова во сне назвал меня — «Нина»…

В октябре светает поздно. Окно в опочивальне еще было темным, но я уже чувствовала, что вот-вот дом начнет просыпаться.

Я прикрыла голые плечи Туманского одеялом и выскользнула из спальни. Из ванных апартаментов я уже методично вымела почти все, что напоминало о Нине Викентьевне, сменила расчески, щетки, губки и мочала на новые, вышвырнула прежние флаконы и банки с шампунями, банными солями и притираниями.

И все равно временами мне все еще казалось, что вот-вот в зеркалах я увижу ее отражение, она будет сушить волосы под колпаком или просто пить чай, сидя в кресле в своем любимом махровом халате с капюшоном цвета морской волны. Халат я затолкала в самый дальний отсек стенного шкафа, Туманский этого даже не заметил, однако Элга просекла, но ничего не сказала, а только криво ухмыльнулась и пожала плечами.

…Больше всего мне хотелось спать, но именно этого я не могла себе позволить, чтобы не нарваться на многозначительную ухмылочку старшей горничной или кого-нибудь из охраны. Так что в джакузи я не полезла, а врубила все душевые напоры и ожгла себя попеременно теплыми и ледяными струями. После чего почуяла, что все-таки оживаю.

По дороге в светелку заглянула осторожненько в детскую. На паласе валялись игрушки, Гришуня спал в своем ковчеге, в смешном байковом чепце, вечером он жаловался на ушки, и мы с нянькой закапали ему камфары. Кровать для няни была тут же, за арочной перегородкой, и моя дипломированная Арина уже сидела, зевая, и заплетала толстенную косу. За что я сразу возлюбила эту сдобную деваху, так за то, что она всегда просыпалась хотя бы за минуту, но раньше Гришки, и когда мое дитя распахивало свои изумленно-веселые глазенки, она его уже ждала, уютная, мягкая и большая, будто собранная из множества объемных и теплых подушек и подушечек. Арины было много, и ее безмятежной, тихой ласки хватило бы на хороший детсад. К тому же она успела закончить какие-то особенные спецкурсы, до нас с Гришкой повкалывала в нянях в Москве, у каких-то дипломатов из дипкорпуса. Так что за Гришуню я была спокойна.

Было воскресенье, то есть единственный свободный день моей недели, когда я могла не придерживаться строго расписания, которое готовили для меня Элга и Вадим. Но я решила не выбиваться из распорядка и не расслабляться. Так легче в понедельник по новой усаживаться на карусель, которую для меня запускали.

Поэтому ровно в шесть сорок пять, приодевшись в своей комнате, я входила в кухню в цокольном этаже. Вообще-то, кухней этот белоснежный комплекс из нескольких помещений с разделочными столами, электроплитами, грилями, герметичными котлами из нержавейки, наборами сияющих кастрюль, сковородок и прочими наворотами назвать было трудно. Это была мощная творческая площадка для самых невероятных изысков какого-нибудь кулинарного Паганини. Маэстро тоже был, только его звали Цой, юркий, махонький, всегда бесконечно веселый и доброжелательный кореец в белом, как у хирурга, комбинезоне, который держал всю кухонную команду железно в своем сухоньком кулачке.

По выходным дням, если не ждали гостей, команда отдыхала, на капитанском мостике оставался только он.

Ко мне он относился с приязнью, только называл «Ризавета», потому что букву "л" не выговаривал.

При кухне была полустоловка для прислуги, но по воскресеньям объявлялась полная демократия, и если ты собирался поесть — изволь притопать именно сюда.

Элга была уже здесь, допивала кофе и просматривала свежие газеты. Не знаю, кто этим занимался, но каждый день в шесть утра вся основная московская пресса оказывалась у нас.

Мы молча кивнули друг дружке, я села, Цой загорланил: "Ризавета! Ризавета! Я рюрбрю тебя за это…

И за это, и за то, я купрю тебе манто!" Так он за мной ухаживал.

И каждый раз угощал чем-то необыкновенно вкусненьким. В этот раз это были какие-то особенные сочные оладушки со сливовым джемом. Все остальное было как всегда — поджаристые тостики, яичница с ломтиками бекона, соевое масло и прочее. Элга мне завидовала, она лишь изредка могла позволить себе мучное и сладкое, а я трескала все подряд, и в немалых количествах, все еще отъедалась, но на меня калории никак не действовали, и Карловна как-то заметила:

— Вы имеете редкостный хабитус! Лопаете, как акула, но все пролетает сквозь ваш организм без последствий! Я вам жестоко завидую!

В общем, мы существовали с Элгой Карловной сносно. В рамках взаимной вежливой злобности. И конечно, принять меня за свою ей в этом доме было нелегко. Потому что, как выяснилось, для хозяйки она была — или стала? — вовсе не прислугой, консультантом, советником — они были неразлучными почти шесть лет. И в том, как она относилась даже к памяти Туманской, было что-то лесбийское. Во всяком случае, мне так иногда казалось.

Все, что я убирала и выбрасывала из вещей и предметов, принадлежавших усопшей, Элга как-то незаметно перетаскивала в свою комнату, и однажды, когда я случайно заглянула к ней — неприятно поразилась: на стенах были аккуратно окантованные фотографии — Туманская и Элга рядышком, в основном в поездках. Был даже цветной снимок, где они хохочут, держась за руки, почти голенькие, с сисечками, лишь в соломенных юбчонках, на пляже острова Бали.

Но должна признать, что во всем остальном Элга Карловна держалась безупречно, работала на меня как выверенный часовой механизм и если временами щелкала кнутом, погоняя, то только из-за того, что улавливала, когда мне охота поволынить.

Она сняла очки, перебросила мне свежую газетку, закурила первую сигаретку и сказала:

— Примите мои поздравления… Вас начинают замечать!

Я проглядела заметочку со снимком. Действительно, в заметочке поминалась некая Л. Басаргина, на снимке в числе еще трех особ я стояла с указкой на фоне какого-то идиотского графика, касающегося скачков курса евро, а вообще-то речь шла о работе некоего клуба молодых коммерсантов, подающих особые надежды. Клуб назывался «Молодые львы».

Предполагалось, что восемь дур и три придурка, имеющие какое-то отношение к бизнесу, и есть та самая мощная молодая сила, которая выволочет Отечество из долговой ямы и поведет Россию к сияющим финансовым вершинам.

— Как вы совершили проникновение в этот клуб? — поинтересовалась она.

— Ничего я не совершала! — обозлилась я. — С месяц назад была презентация новой фирмы… что-то пейджинговое. Кто-то из этих типов там сшивался, потащил в их компанию. Показалось — интересно.

— «Молодые львы»? Это как понимать?

— Во-первых, не львы, скорее львицы… Во-вторых, не очень они уже и молодые! Траченные такие девочки! По-моему, кое-кто из них уже полтинник разменял! Вроде вас!