Ольга Играева - Две дамы и король

Немного жалко, столько сил отдано этому издательству, десять лет там прослужила, но того, что было, там не будет уже никогда. Иллюзий, которые наполняли душу оптимизмом и энергией, ощущением, что все зависит только от их профессионализма и работоспособности. Не будет веры, что все хотят одного и понимают друг друга с полуслова.

…Перед тем как зайти в «Политику», она колебалась — не могла определить для себя, будет ли от ее похода толк. Скорее всего, нет, пари можно заключать, что ее затея бессмысленна. Все обернется пустой нервотрепкой. Но и оставить все как есть тоже не могла.

В комнате редакторов ей навстречу поднялся Паша Денисов.

— Регина! Какими судьбами? Присаживайтесь, — суетился он, потирая мелкие ручки. — Может, чайку?

Кофейку? Печенье есть — Майка сегодня принесла с какой-то презентации.

Регина ничего не ответила и не села, несмотря на энергичные приглашающие жесты Денисова, придвигающего к ней кресло рядом со своим столом. Она прошла к окну, повернулась, скрестив руки на груди, будто вот так — руками — пыталась сдержать свои эмоции, и спросила:

— Павел Иммануилович! Скажите, зачем вы это сделали?

— Зачем я это сделал? — удивился Паша и перестал хлопотать с креслом. — Что именно я сделал?

— Зачем вы позвонили в милицию и сказали, что это я «заказала» Киру? Мужу моему, как я понимаю, тоже вы звонили…

— Ах, вы об этом… — его лицо приняло непроницаемое выражение. — Обиделись. А не стоило. Ну, хорошо, пусть вы не «заказывали» Киру Губину. Но это вы, вы виноваты в том, что произошло! Что стало с Кирой Ильиничной, что стало с Сергеем Борисовичем!.. Скажете, что вы тут ни при чем? Какого мужика загубили! Почему, почему вы не могли оставить Сергея Борисовича в покое? Зачем вам? Ведь у вас муж!

Муж! Святой человек, вы хотели, чтобы он так и оставался в неведении? Да, звонил и еще бы раз позвонил, если бы нужно было! Ни секунды не жалею, что открыл человеку глаза! Как вы могли?.. Прямо здесь, у Губина в кабинете! Вы думаете, я не знаю? Вы думаете, никто не знал? Для вас нет приличий! Для вас есть одна только похоть! Или расчет? Я как увидел вас в первый раз, так сразу понял, что вы опасная особа, что ничего иного, кроме разрушения, от вас не жди.

Я сразу понял, что вы недоброе замыслили, как только увидел ваши круглые глаза… Хорошим я оказался пророком, как в воду глядел! А теперь — что? Улетит губинский холдинг в тартарары… Мы все на улице окажемся… Без куска хлеба…

Денисов не мог остановиться и перешел на визг, выкрикивая все новые обвинения. На одном самом остром пассаже он нагнулся в ее сторону — Регина отшатнулась. «Да он ненормальный!» — ахнула она, наблюдая за корчами Денисова. Говорить с ним не то что не о чем, а просто невозможно или, лучше сказать, опасно. «Если так дальше пойдет, то он меня просто укусит», — подумала Регина. Открыв дверь, перед тем как уйти, она обернулась и посмотрела на скрючившегося Денисова. «Маленький злобный человечек. Он несчастен, он просто несчастен — но мне-то какое дело? Почему я должна выслушивать эту чушь? Надо сказать Подомацкину или Сурнову — кто сейчас холдингом руководит, я уже запуталась, — надо сказать, чтобы отсадили от него Майку. Мелкий грызун…»

…Регина рассказывала Занозину о своем заявлении, а думала о другом. О том, что она свободна от всего. Прошлая жизнь вдруг одним махом, резко отпадала, но это было совсем не страшно. Смерть Губина наполнила сердце не отчаянием и черной грызущей тоской, а грустью, пустотой и свободой. «Почему я так легко переживаю смерть Сергея?» Регина корила себя, называла бесчувственной, но каждый раз, вспоминая Губина, не могла врать себе — она почти не чувствовала боли. Она вспоминала о Губине так, будто он на час отъехал по делам и скоро вернется, будто знала, что, сколько ни продлится разлука с ним, когда-нибудь и ей наступит конец, и они увидятся. Будто он и не уходил. Почему? Про мужа она даже не вспоминала — и так ясно, что там все кончено, все умерло естественной смертью. Толком объяснить, зачем она уходит из издательства, она тоже не могла — вдруг поняла, что надо непременно уйти, не рассуждая, не задумываясь, а дальше можно фантазировать, почему именно она ушла. Просто почувствовала, что иначе и быть не может.

Когда Занозин попрощался с Региной, на улице было уже темно. Шел дождь. Занозин напоследок остановился под ее окном. Она видела его задранную вверх голову, стекающие по волосам капли дождя и потемневшую на плечах от воды куртку. Лужи отблескивали фонарным светом — все в бурунчиках от падающих дождевых струек. В переулке не было ни души.

Он стоял спокойно, расслабленно, не втягивал голову в воротник, не ежился и не прятал руки в карманы — словно нет на свете никакой непогоды — и смотрел на ее освещенное окно. «Интересно, как бы Занозину понравилось, если бы он узнал, что Паша Денисов считает меня ведьмой?» — усмехнулась про себя Регина.

Она стояла, смотрела на Занозина и знала — он ждет, что она помашет ему рукой. Но она так и не смогла этого сделать. Она была свободна, за плечами пустота, в душе — щемящая легкость бесчувствия, как после анестезии, впереди — весь мир и целое море жизни, что же ей мешало? Может быть, потом, позже… Она не могла спешить, не могла делать над собой никаких усилий — и нужны ли они? Свобода — это было слишком забытое, непривычное и удивительное ощущение, чтобы вдруг так просто с ним расстаться.