Андрей Анисимов - Восточное наследство

Ерожин ждал, пока Шура успокоится. Женщина перестала всхлипывать, вытерла лицо.

— Пора виниться. Арестуешь? — спросила Шура и по-детски жалобно поглядела на гостя.

— Я тебя арестовывать не собираюсь. И лет много прошло. За давностью уголовной ответственности ты нести не будешь. Я московское дело раскручиваю, потому и пришел. Помощь твоя нужна.

— Ладно, слушай. Подменила я дитя Вахиду. Хотела отомстить. Молодая была, обидчивая. Бросил он меня. Я пустая была, бездетная.

Антон мне тоже от мужа достался. Но он мне ближе всех родных. Я как рассуждала? Подменю дитя на русского. Вахид жену заподозрит, и не будет у них счастья. Дура я. Через свой грех ни одного дня спокойно не прожила, все расплаты боялась. И пришла расплата.

Почему я такая пуганая? Полтора месяца назад, нет два, начало марта было. Только верба раскрылась.

Шура задумалась, словно заново переживая весь ужас того дня. Ерожин понял, что приехал не впустую. Он напрягся, как напрягается легавая, взяв стойку на дичь, но не торопил Шуру и не перебивал. Петр Григорьевич видел, что женщине и самой необходимо выговориться. Тяжело нести одной этот камень.

— Четверг был. Я потом подумала, что не случайно. Это их день, басурманский. Аллах меня и наказывает. Я встала рано. Внука к врачу нужно было везти. Поехала в город. Все в поликлинике обошла. Всем врачам его показала. Мальчика хвалили. Я, довольная, с коляской к машине. А меня девушка останавливает:

«Вы в кабинете карту оставили. Надо в регистратуру отнести». Мне невдомек. Возвращаюсь, никакой карты нет. Карты сестра носит.

Шевельнулось у меня что-то. Я бегом назад — внучонка-то я в коляске оставила. Девушка обещала приглядеть. Выхожу, все на месте.

Кладу мальчика в машину, там люлька для него, коляску складываю в багажник. А холодно еще на дворе. Снег не везде сошел. Я Лешеньку по-зимнему кутала, все боялась простудить. Малыш-то для меня все. Я Антошеньку уже большого приняла. Ему четыре годика, когда мы с Алексеем поженились, только исполнилось. Так что малыш для меня как свой, первенький. Еду домой. Машину в гараж, внука на стол раздевать положила. Раскрыла одеяльце и обмерла. Черный он.

— Как — черный? — не понял Ерожин.

— Черный, как уголек. Негритенка привезла. Живой, ручонками шевелит, кричит, как человечек, а сам черный. Я чуть со страху не померла. Что делать — не знаю. Кричу, как резаная. Он тоже кричит. Дома никого. Куда бежать, что делать? Сунула я ему соску, негритенок замолчал, молоко сосет, чавкает. Решила одевать его и назад в город. Стала заворачивать, а руки трясутся, не слушаются. Тут телефон звонит. Беру трубку, думала, Алексей или Антон. Но голос чужой. Мужской голос, но вроде измененный. Глухо звучит. И говорит мне этот, что звонит:

— Хочешь своего выродка получить назад?

— Что угодно просите, только верните внука, — отвечаю.

В трубке помолчали и говорят:

— Вспомни фамилию матери, кому ты двадцати два года назад дитя подменила. Фамилию и где живут скажешь, вернем, не скажешь — негра расти.

Я фамилию сказала — Аксенова Елена, а где теперь живут — не знаю. Знаю, что ее мужа в Германию из Узбекистана перевели, военным он был. Имя его тоже помню. Иваном Вячеславовичем звали. Еще вспомнила, что бабушка ихняя москвичка. Я в телефон что знала, все рассказала. Вдруг вместо мужского голоса в трубке женский:

— Приезжай в больницу. Получишь своего выродка в обмен на негра. И знай, что ты убийца. Вахида руками ты его вторую жену убила.

Задушил он Райхон. Можешь спать спокойно.

Ты классно отомстила. За это я тебя прощаю.

Люблю хорошую работу. — И трубку швырнула.

Не помню, как я до города доехала. Там в поликлинике возле регистратуры толпа. Все смеются, на меня пальцами показывают. Мол, своего внука с негром перепутала, дура. Я негра матери отдала. Мать-то у него русская. Схватила Лешеньку и бежать. Вот почему я сегодня, когда чужого мужика увидела, сразу ребенка в дом и в милицию звонить.

— В вашей деревне много телефонов? — спросил Ерожин.

— Нет, только к нам провели. Как фирму открыли, Алексей большие деньги за телефон отдал. Воздушку и протянули. Кабеля в деревне нет.

Шура перестала плакать. Она наконец рассказала все, что долгие годы никто, кроме Алексея, не знал. Рассказала и ждала приговора Ерожина. А Петр Григорьевич думал, о другом. Он полез в свой чемоданчик, достал фотографию Фатимы и показал Шуре.

— Эта девушка с коляской возле поликлиники тебе встретилась?

Шура внимательно осмотрела снимок и покачала головой:

— Точно не скажу. Та в платке была, только нос торчал. Может и она, но утверждать не могу. Будто похожа.

Ерожин поблагодарил и начал прощаться.

— Уже? Дождался бы Алексея. Вы бы подружились, — огорчилась Шура.

— Может, еще свидимся. Я сейчас в райцентр. Надо выяснить, как негритенок к тебе попал. Не мать же подменила.

В райцентре родительницу негритенка отыскали за полчаса. Это был единственный черный ребенок в городе, и его знало чуть ли не все население. Мать мальчика, крупная женщина с крашеными в желтый цвет волосами и монументальными формами, не отличалась строгостью нравов. Отец ребенка приезжал в Тольятти, где и произошел их недолгий роман. Молодой инженер из Эфиопии, скорее всего, вернулся в Африку, не подозревая, что на волжских берегах у него растет наследник. Светлана, так звали мамашу, рассказала, что два месяца назад какой-то молодой мужчина попросил у нее сына якобы для съемки, на день-два.

Она получила за прокат двести тысяч и очень удивилась, когда ей позвонили и предложили забрать ребенка в тот же день в поликлинике.

Что она и сделала. Больше от Светланы ничего добиться не удалось. Фотографию Фатимы она твердо опознать не смогла, хотя до конца не отвергла. Ерожин позвонил Шуре и, еще раз поблагодарив за гостеприимство, спросил, не помнит ли она, почему повезла внука в поликлинику именно в тот день? Шура подумала и ответила, что из поликлиники звонили и назначили час приема. Тогда Петр Григорьевич поинтересовался, звонили ли из поликлиники раньше или такой практики до злополучного приема не существовало. Но и тут ничего интересного Ерожин не услышал. До двух лет дети находились под постоянным надзором, и даже врач или сестра пару раз наведывались в городскую квартиру Шуриного сына.

Ерожин все же порылся в регистратуре и совершенно неожиданно обнаружил, что деревенского телефона Шуры в карточке ребенка нет. Имелся только городской телефон и адрес.

Тогда Ерожин решил действовать по-другому.

Он приехал в районное отделение ГАИ и, дождавшись восьми, когда сотрудники меняют смены, попросил вспомнить, кто из инспекторов два месяца назад обратил внимание на иногороднюю машину. Скорее всего, с московскими номерами. Машина должна была болтаться здесь несколько дней. За один день невозможно выследить Шуру, разузнать о ее внуке, вызвать в поликлинику, чтобы напугать негром, — все это требует времени.