Наталья Александрова - Тайна «Ночного дозора»

— Потому этот Черный Человек имеет неуловимую, непрестанно изменяющуюся внешность, что сам он — воплощение изменяющегося узора внешнего мира, Любовь и вызванное ею Разрушение. Потому истинный образ его — Смерть…

Авраам отодвинул книгу, снова подошел к шкафу и достал из него небольшую шкатулку черного дерева. Отомкнув эту шкатулку, он достал оттуда колоду карт.

— Знакомы ли вам, минхейр ван Рейн, эти карты?

— Это Таро.., иначе Тарок… — проговорил Рембрандт, разглядев красивые цветные рисунки. — Конечно, мне случалось играть в эту игру…

— Таро — это не игра! — недовольно проговорил Авраам. — Таро — это древняя наука, которая говорит о мире больше любой ученой книги. Таро — это послание от того, кто знал.., от Гермеса Трисмегиста, Гермеса Трижды Величайшего!

— Какое отношение это имеет к моему странному гостю? — недоверчиво проговорил художник.

— Самое прямое!

Авраам перебрал несколько листов и положил перед своим гостем карту с номером тринадцать.

Рисунок на ней представлял собою человеческий скелет, бредущий по дороге, опираясь на суковатый посох. Скелет, пустыми глазницами пристально взирающий в сгущающуюся темноту.

— Вот он — тот, чья буква мем, чье число сорок, чья сущность — Любовь и Разрушение!

И хотя нарисованный на карте скелет нисколько не напоминал таинственного заказчика, мейстер Рембрандт мгновенно увидел за этим несходством внутреннее сходство, и внезапно прозрел истинную внешность своего гостя, Черного Человека.

— Для того чтобы мироздание находилось в равновесии, необходимо и достаточно, чтобы каждый ее член уже носил в себе самом те последствия, которые могут возникнуть при вхождении во взаимодействие этого члена с другими, — продолжал читать Авраам. — Потому суть тринадцатого Аркана — Смерть, потому смысл его — Любовь и Разрушение, что в каждой любви таится уже зерно смерти, зерно разрушения. Каждый из нас убивает того, кого любит — или быстро, ножом или ядом, или медленно — ложью и несправедливостью., но каждый шаг его ведет и к своей собственной смерти…

Мейстер Рембрандт слушал эти завораживающие, таинственные слова, и ему казалось, что он начинает понимать смысл того странного узора, который складывался из его дней и ночей.

Любовь и разрушение, любовь и смерть…

Должно быть, неслучайно после того, как Черный Человек появился в его доме, умерла Саския. Правда, она давно уже болела, но казалось, что еще немного — и болезнь отступит…

Должно быть, неслучайно его стали каждую ночь посещать странные, мрачные сны, в которых неизменно присутствует смерть…

И то, что Гертджи, вдова трубача, разделила его постель — случайно ли это?

Вдруг боль охватила железным обручем его голову.

Рембрандт не хотел больше думать об этих страшных вещах, он боялся, что эти мысли приведут его в такую темную чащу, из которой нет возврата…

— Минхейр Авраам, мне непонятны слова вашей книги! — прервал он хозяина срывающимся голосом. — Я ведь пришел "к вам, чтобы попросить совета. Позвольте, я расскажу до конца историю о своем странном заказчике, и тогда, возможно, вы посоветуете мне, как поступить, чтобы спасти свою душу…

— Слушаю вас, минхейр ван Рейн! — Авраам опустил глаза, смирившись с желанием гостя пойти по более простому пути, по пути, привычному для детей жизни и света.

— Этот Черный Человек, тот, кого вы назвали странным именем Мем, он пришел ко мне две или три недели назад, и предложил очень странный заказ. Он предложил заплатить мне пятьсот гульденов, чтобы я изобразил его на той большой картине, которую пишу по заказу гильдии амстердамских стрелков…

— Пятьсот гульденов — это хорошие деньги! — уважительно кивнул Авраам. — Господа стрелки, если я не ошибаюсь, заплатили вам, минхейр, по сто гульденов!

— Вы не ошибаетесь, Авраам! — художник улыбнулся. — В том, что касается денег, вы никогда не ошибаетесь!

— Но, если мне будет позволено, из тех денег, какие вы получили от господ стрелков, вы не смогли выкроить ни одного гульдена, чтобы сократить свой долг бедному Аврааму., но я не осуждаю вас, я только вспоминаю об этом.., так, к слову.

— Я продолжу, — перебил его Рембрандт. —Даже с этим простым условием у меня возникли сложности. Как я уже сказал вам, Авраам, мне никак не удавалось уловить внешность заказчика. Я делал набросок за наброском, эскиз за эскизом — но его лицо ускользало от меня, как песок вытекает из сложенных ладоней, больше того — как туман вытекает из решета.., в конце концов, случилась странная вещь я попытался рисовать самого себя, глядя в зеркало, и вдруг понял, что добился сходства с заказчиком!

— Верно, — Авраам кивнул. — Свою переменчивую внешность Мем подгоняет под того человека, к которому приходит. Ибо каждый человек сам носит в себе собственную смерть…

— Но однако заказчик потребовал за свои деньги не только этого, — продолжил художник. — Он потребовал еще кое-чего, и потому-то я и пришел к вам за советом…

— И это неудивительно, — проговорил Авраам. — Мем широко расставляет свои силки, чтобы уловить в них человеческое сердце! Деньги, полученные от него, приходится отрабатывать вдесятеро!

— Не перебивайте меня, минхейр Авраам! —Рембрандт повысил голос, и пламя свечей метнулось в сторону, как будто отшатнувшись от него. — Не перебивайте меня, мне и без того трудно говорить. Вот, взгляните, он дал мне две эти склянки, — мейстер Рембрандт осторожно развернул небольшой сверток, который прятал в складках своей одежды, и подал Аврааму два крошечных стеклянных пузырька, один — из темно-синего стекла, другой из прозрачно-зеленого.

Авраам бережно принял склянки из рук художника, посмотрел сквозь них на пламя свечи, потом поставил пузырьки на стол и поднял глаза на Рембрандта.

— Что же вы должны сделать с содержимым этих склянок?

— Я должен подмешать его к своим краскам. Содержимым синего пузырька я должен пометить лица господ стрелков. Не всех, но только шестерых важнейших. Это капитан Баннинг Кок, лейтенант Биллем ван Рейтенбюрх, знаменосец Ян Корнелиссон Вишер, два сержанта и господин Якоб Дирксен де Рой…

Авраам кивнул, как будто ему был понятен тайный замысел Черного Человека.

— Содержимое же зеленого пузырька я должен подбавить к тем краскам, коими буду писать лицо самого заказчика.., то есть.., получается, свое собственное лицо!

— Так, — Авраам снова кивнул и зябко поежился, словно ему стало холодно в жарко натопленной комнате.

— Что же мне делать? — воскликнул мейстер Рембрандт, вскочив и сделав несколько шагов, как будто этими движениями рассчитывал усмирить снедавшее его беспокойство.

— Вы приняли от него деньги, минхейр ван Рейн? — деловито осведомился Авраам.