Robert van Gulik - Поэты и убийство

– И все же я не хочу ничем быть обязанным шлюхе.

Без видимой спешки он переступил через балюстраду. Поэтесса взвизгнула, тонко, высоко. Вскочивший Ди бросился к балюстраде, вслед за ним – Ло и командир стражи. Из мрака далеко внизу доносился лишь рокот потока, бегущего по ущелью.

Когда судья Ди вернулся, крики Юлани прекратились. Потрясенная, она стояла рядом с придворным поэтом. Начальник уезда Ло отдавал короткие приказания домоправителю. Старик кивнул и бросился вниз по ступенькам. Поэтесса подошла к столу. Опускаясь, почти падая в кресло, она произнесла бесцветным голосом:

– Это был единственный человек, которого я любила в своей жизни. Давайте в последний раз выпьем вместе. Вскоре я прощусь с вами. Посмотрите, луна вышла из-за туч!

Когда все снова расселись вокруг стола, командир конвоя отошел и встал у самой дальней колонны. Там к нему присоединились двое его людей. Пока судья Ди молча наливал Юлани вино, начальник уезда Ло сказал:

– По словам моего домоправителя, чуть в стороне есть тропинка, ведущая вниз, в пропасть. Несколько моих людей сейчас отправятся туда, чтобы найти тело. Но, вероятно, его унесло вниз по течению.

Поэтесса положила локти на стол. С бледной улыбкой она сказала:

– Еще годы назад он приказал сделать детальнейшие чертежи великолепного мавзолея для воздвижения на родине после его кончины. А теперь его прах…

Она закрыла лицо руками. Ло и могильщик молча смотрели на ее вздрагивающие плечи. Придворный поэт отвернулся и не отрываясь смотрел на залитый лунным светом горный кряж. И тут руки ее упали.

– Да, он был единственным мужчиной, которого я любила. Мне нравился поэт Вэнь Тунян. Он был щедр, хорош в компании. И некоторые другие. Но Шао Фанвэнь покорил меня, он у меня под кожей. Я полюбила его в восемнадцать лет. Шао Фанвэнь отказался выкупить меня, но заставил тайком покинуть дом, где я работала. Когда я ему надоела, он бросил меня без гроша. Я стала уличной проституткой, потому что после бегства из дома свиданий в столице мое имя попало в черный список и я уже не могла поступить в заведение высокого класса. Я заболела, умирала от голода. Он знал об этом, но это меньше всего его волновало. Позднее, когда Вэнь Тунян снова поставил меня на ноги, я несколько раз пыталась вернуть Шао. Он отталкивал меня, как отбрасывают навязчивую собаку. Как я страдала! И никогда не переставала его любить!

Залпом выпила она вино и, бросив на начальника уезда Ло горький взгляд, снова заговорила:

– Когда вы пригласили меня остановиться у вас, Ло, я сначала отказалась. Я думала, что никогда не захочу вновь услышать этот голос, увидеть это…

Она пожала плечами.

– Но когда по-настоящему любишь человека, то любишь даже его пороки. И поэтому я приехала. Находиться с ним рядом было пыткой, но и счастьем одновременно. Лишь когда он приказал мне сочинить стихотворение в честь нашего «счастливого собрания», я сорвалась. Мои покорнейшие извинения, Ло. Ну что же, я была единственным живым существом, перед которым он мог хвастаться своими злодеяниями. А на его совести их немало. Он уверовал, что является самым великим из когда-либо живших на земле людей и поэтому имеет право на любое доступное человеческому уму или телу ощущение. Да, он соблазнил наложницу генерала Мо, а когда генерал об этом узнал, донес на него. Шао подумывал примкнуть к заговору, но вовремя почувствовал его неизбежный провал. Он знал сообщников генерала, но они ничего о нем не знали! Инспектор расхваливал советы Шао-Шао сам рассказывал мне об этом, глумливо смеясь. На суде генерал промолчал об участии Шао в заговоре, потому что он не имел письменного доказательства и потому что гордость не позволяла ему говорить публично об измене своей наложницы. Тем более, что она повесилась, и у генерала и здесь не было никаких доказательств. Шао любил рассказывать мне об этом старом деле… Нынешней весной он приехал повидать меня в монастырь Белой Цапли, потому что ничего так не желал, как упиваться горем повергнутых им людей. По этой же причине он при каждом приезде в Чинхуа посещал свою незаконнорожденную дочь в лисьей кумирне. Внушал ей, что она ведет счастливую жизнь среди лисиц и вместе с возлюбленным.

Ну что же. То, что я до смерти запорола свою служанку – это правда. Только вместо Суна подставьте Шао. Никогда не встречала этого несчастного студента, только вчера впервые услышала о нем от Шао. Видите ли, бедняжка Шафран рассказала Шао все о Суне. Поздней ночью Шао отправился к нему домой, постучал в заднюю дверь и сказал, что у него есть сведения о деле генерала Мо. Студент дал ему войти, и Шао убил его старой столярной пилкой, которую подобрал среди мусора у ворот в сад Суна. Он рассказывал мне, что у него с собой был кинжал, но всегда целесообразнее использовать то оружие, что находишь на месте. Исходя из этого же, он убил танцовщицу ножницами. Одно беспокоило Шао, что всплывет улика, говорящая о его связи с матерью Суна, старое письмо или что-то еще. Он обыскал жилище студента, но там ничего не было. Могильщик, налей мне еще вина.

Выпив, на этот раз неторопливо, она продолжила свой рассказ:

– Нет нужды говорить, что после того, как Шао помог мне закопать тело, я не выгнала его. Нет, я умоляла его, умоляла на коленях остаться! Он ответил, что сожалеет о том, что не видел, как я порола служанку, но его долг сообщить о случившемся властям. Смеясь, он ушел. Я знала, что он донесет на меня и поэтому оставила тот неловкий ложный след. Когда мне сообщили об анонимном письме, я сразу поняла, что его написал Шао, хотевший уличить меня. Он знал о моей глупой, презренной преданности, знал, что я никогда не донесу на него, даже если бы от этого зависела моя жизнь!

Покачивая головой, она подняла руку, показывая на колонну:

– Посмотрите, как я любила его! Вот стихотворение, которое я написала, когда мы еще были вместе!

Она глянула на судью Ди и гневно сказала:

– Когда вы потихоньку затягивали вокруг него свою предательскую петлю, мне казалось, что вы душите меня! Вот почему я заговорила. Хотела его спасти. Но вы слышали, какие последние слова он произнес.

Она поднялась. Приведя в порядок прическу несколькими умелыми движениями красивых рук, мимоходом заметила:

– Конечно, теперь, когда Шао мертв, я могла бы сказать, что служанку запорол он. Но после его смерти я и сама хочу умереть. Я могла бы броситься в пропасть вслед за ним, но это стоило бы жизни моему конвоиру. Кроме того, у меня есть и гордость, и хотя в моей жизни было много такого, чего не следовало делать, я никогда не страдала трусостью. И за убийство своей служанки готова встретить то, что меня ждет.

Повернувшись к придворному поэту, она сказала с улыбкой: