Robert van Gulik - Убийство в лабиринте

Проговорив все это, монах трижды ударил лбом в пол.

Судья Ди медленно оглаживал свои бакенбарды. Помолчав немного, он сказал непринужденным тоном:

– Поскольку кроме этой статуи других сокровищ в вашем храме нет, полагаю, вы присматривали за ней со всем возможным тщанием?

– Разумеется, ваша честь, – поспешно ответил монах. – Каждое утро я лично сметал с нее пыль шелковой метелочкой, произнося при этом сутры!

– Как я полагаю, – продолжал судья, – двое твоих собратьев служили богине не менее ревностно?

– Я, ничтожный, – отвечал другой монах, – в течение многих лет каждую ночь и утро возжигал благовония перед нашей Милосердной Госпожой и почтительно созерцал ее благодатные черты, да славится имя ее!

– Я, невежественный монах, – добавил третий, – каждый день, охваченный восторгом, проводил долгие часы перед нашей Доброй Госпожой, да славится имя ее!

Судья Ди кивнул головой, и на лице его появилась удовлетворенная улыбка. Обратившись к старшему писцу, он приказал:

– Дайте каждому из жалобщиков кусок угля и белый лист бумаги!

Когда принадлежности принесли и вручили каждому из ошеломленных монахов, судья повелел:

– Пусть тот из вас, что слева, встанет слева от помоста. Ты, который справа, встань справа. А ты, Столп Учения, повернись и стань лицом к посетителям!

Монахи заняли назначенные им места.

Затем судья Ди властно приказал:

– Сядьте на колени, и пусть каждый нарисует мне, как выглядела золотая статуя!

В толпе начали перешептываться, но приставы призвали публику к молчанию.

Трое монахов принялись за работу. Дело двигалось медленно; время от времени они скребли свои бритые головы и утирали обильный пот.

Наконец судья Ди повелел старосте Фану:

– Покажите мне рисунки!

Рассмотрев все три рисунка, судья презрительно отодвинул листы на край стола: на одном богиня была изображена с четырьмя руками и тремя ликами, на другом – восьмирукая, а на третьем – с двумя руками и младенцем.

Судья Ди громогласно воскликнул:

– Эти негодяи подали ложный донос! Дайте каждому по двадцать ударов бамбуковых палок.

Приставы опрокинули монахов лицами на пол, закинули им на головы рясы и развязали набедренные повязки. Бамбуковые палки засвистали в воздухе.

Монахи верещали от каждого прикосновения бамбука к плоти, но их не отпустили, пока не было отмерено сполна назначенное количество ударов.

После порки монахи не держались на ногах, и уйти из зала им удалось только с помощью нескольких сердобольных зрителей.

Судья объявил:

– В тот момент, когда появились эти презренные монахи, я как раз хотел предупредить вас, чтобы никто не попытался извлечь обманным путем выгоду из ложного иска против Цзянь Моу. Пусть участь этих монахов послужит вам предостережением! К этому мне остается добавить только, что с сегодняшнего утра военное положение в уезде отменяется. – Сказав это, судья Ди повернулся к десятнику Хуну и что-то прошептал ему на ухо. Пристав поспешил покинуть зал.

Вернувшись назад, он отрицательно покачал головой.

– Прикажи смотрителю тюрьмы, – тихо молвил судья, – привести ко мне Цзянь Моу, как только тот очнется, даже если это случится в середине ночи!

Затем судья Ди снова поднял свой молоточек. Он уже собирался закрыть заседание, когда заметил смятение у входа в зал. Какой-то молодой человек делал отчаянные попытки протолкнуться через толпу.

Судья сделал знак двум приставам провести к нему новоприбывшего.

Как только юноша оказался перед помостом, судья Ди сразу же признал в нем сюцая Дина, того самого, с которым он пил чай два дня назад.

– Ваша честь, – воскликнул сюцай, – злодей У предательски убил моего отца!

Судья Ди откинулся на спинку кресла.

Медленно соединив пальцы рук под широкими рукавами своего халата, он сказал:

– Расскажите мне, как и когда обнаружилось убийство!

– Вчера вечером, – начал сюцай, – мы праздновали шестидесятилетие моего отца. Вся семья собралась за праздничным столом в парадной зале нашей усадьбы, все были в приподнятом настроении. Около полуночи мой отец поднялся из-за стола и ушел, сказав, что направляется в библиотеку, ибо именно в этот торжественный день ему хочется написать предисловие к своей истории пограничных войн. Я сам проводил его до дверей библиотеки, где, встав перед отцом на колени, пожелал ему спокойной ночи. Отец закрыл за собой дверь, и я услышал, как он задвигает засов.

Увы, я еще не знал, что вижу моего досточтимого отца в живых в последний раз. Сегодня утром домоправитель постучал в дверь библиотеки, чтобы сообщить моему отцу, что завтрак готов. Домоправитель постучал несколько раз, но ответа не последовало, и тогда он позвал меня. Испугавшись, не случилось ли с отцом ночью приступа, мы выбили дверь топором. Отец лежал, положив голову на стол.

Мне показалось, что он спит, и я слегка потряс его за плечо. И тут я понял, что он мертв. Я увидел рукоятку маленького кинжала, которая торчала у него из горла.

Тогда я кинулся в управу, чтобы сообщить вам, что У подлым образом убил моего беззащитного отца. Я умоляю вашу честь покарать его за это чудовищное злодеяние!

Тут сюцай Дин разразился слезами и в отчаянии стал биться головой об пол.

Судья Ди молчал, нахмурив свои густые брови. Наконец он молвил:

– Возьмите себя в руки, сюцай Дин. Мы без промедления начинаем расследование этого дела. Как только я переоденусь, мы выезжаем на место преступления. Будьте уверены, что правосудие не заставит себя ждать.

С этими словами судья объявил заседание закрытым. Он встал и скрылся за ширмой в своем кабинете.

Судебным приставам с трудом удалось очистить зал заседаний от зрителей, взволнованно обсуждавших произошедшее. Все наперебой хвалили нового начальника и восхищались смекалкой, проявленной им при изобличении трех монахов.

Старшина Лин следил за заседанием в компании двух молодых солдат. Подтянув пояс и собираясь выйти из зала, он заключил:

– Этот начальник – парень ничего, хотя ему, конечно, не хватает военной выправки наших тысяцких Ма и Цзяо. Такая выправка достигается лишь долгими годами военной службы.

Один из солдат, сметливый юноша, спросил:

– Судья сказал, что военное положение отменяется. А это означает, что войска оставили город ночью. Но я, кроме нас самих, не видел здесь никаких солдат!

Старшина одарил его снисходительным взглядом:

– Рядовым не положено интересоваться высокой стратегией. Однако, поскольку ты парень смышленый, я рискну тебе сказать, что полк посетил Ланьфан во время инспекционного обхода своего участка границы. Это важная военная тайна. Проболтаешься – велю тебе снести голову!