Ингрид Нолль - Мертвый петух

Как-то после длительного перерыва мы решили послушать лекцию о поэзии времен освободительных войн. Она начиналась в восемь вечера, и ровно в полвосьмого я зашла к Беате. Еще на лестнице я услышала звуки расстроенного пианино, на котором когда-то играл кто-то из ее детей. Мне открыла Беата.

— Хайди, Хайди, твой мир — это горы [4], — неслось из комнаты.

Оказалось, что домой на каникулы приехала младшая дочь моей подруги, довольно инфантильная двадцатилетняя особа. Я заметила, что у Беаты было какое-то странное выражение лица.

— Представляешь, я стану бабушкой, — сообщила она.

Войдя, я увидела Ленору, которая сидела за пианино и пела. Я вопросительно посмотрела на Беату, и та кивнула:

— Да, Лесси беременна.

— Но ведь еще можно что-то сделать! — вырвалось у меня.

Лесси вскочила, и они с матерью в один голос воскликнули:

— Что ты сказала?

Они не только не допускали мысли об аборте, но даже, казалось, были вполне счастливы. При этом жизнь Лесси была совершенно не устроена: замуж она не собиралась, только начинала учиться на преподавателя физкультуры и была еще совсем девчонка. Меня раздражала их беспечность, но в глубине души я испытывала зависть к этим наивным созданиям.

— Не сердись, — сказала Беата, — я сама узнала эту новость десять минут назад. Я не могу сейчас уйти. Сделай одолжение, сходи одна, а завтра расскажешь, как все прошло.

Я поспешила убраться восвояси. Больше всего мне хотелось поехать домой. Я ведь только ради Беаты и собиралась слушать этот литературный бред. Если бы я тогда сразу же вернулась к себе, судьбы некоторых людей сложились бы по-другому.

Но я все же поехала туда, хоть и была выбита из колеи. Теперь мне было уже все равно, как провести вечер. Маленький зал был полон. Как только вошел лектор, раздались аплодисменты. Он хорошо выглядел: густая каштановая шевелюра с проседью, темно-синие глаза. Одет с некоторой небрежностью, но в то же время очень продуманно. Среднего роста, изящно сложен. Беата и Лесси сразу же вылетели у меня из головы, настолько он был красив. А когда он начал говорить, я вообще забыла обо всем на свете. Я уже почти не помню, что он там рассказывал об Эрнсте Морисе Арндте, Теодоре Кернере и Фридрихе Рюкерте [5]. От его голоса у меня кружилась голова, колотилось сердце и сосало под ложечкой. Это не было знаменитой любовью с первого взгляда. Это была любовь с первого звука. Его теплый голос оказал на меня такое волшебно-эротическое действие, что полтора часа я витала где-то в облаках, и в совершенно одурманенном состоянии поехала домой.

И это произошло со мной, старой каргой, которая свято верила в то, что у нее выработался иммунитет на красивых мужчин и их возбуждающие голоса! И на старуху бывает проруха…

На следующий день я позвонила Беате в обеденный перерыв. Какое-то время я вынуждена была слушать ее болтовню о беременной дочери. Наконец она осведомилась, как прошла вчерашняя лекция, и я воспользовалась этим, чтобы спросить, что ей известно об ораторе.

— Я знаю почти всех преподавателей, но этот бывает у нас редко, читает лекции примерно раз в семестр. Больше мне о нем ничего не известно.

Я не тот человек, который может выложить все свои переживания даже самой близкой подруге. Я очень боялась выставить себя на посмешище и тщательно подбирала слова, чтобы выведать у Беаты побольше.

— Я могла бы навести о нем справки, — предложила подруга, — наверняка его кто-нибудь знает. Может, он написал пару книг.

На следующий день, в субботу, я наведалась в один книжный магазин в Мангейме, из осторожности выбрав тот, в котором никогда не бываю. Я сказала, что интересуюсь писателем по имени Райнер Энгштерн. Продавщица долго листала толстый каталог и наконец ответила, что такой автор действительно существует, он написал небольшое исследование о живописи четырнадцатого века. Она предложила мне заказать книгу. Я с радостью согласилась и смогла получить ее уже в следующий вторник.

Мне казалось, что я помолодела или даже более того — вернулась в период полового созревания. Только тогда я так часто фантазировала и мечтала о невозможном. Я испугалась, что впадаю в детство.

В выходные я была рассеянна, все время улыбалась, что-то мурлыкала себе под нос и крутилась перед зеркалом. Может, я действительно одеваюсь как старуха? Я решила купить что-нибудь сногсшибательное, например воздушное летнее платье с широкой летящей юбкой. Надоело носить одни только прямые юбки, строгие костюмы и брюки, пора сделать ставку на романтическую беззаботность! А не отрастить ли мне волосы, ведь я уже тридцать лет ношу стрижку под мальчика? Хотя зачем? Я совсем не знала этого человека, а он меня — тем более. Наверняка он был женат и имел детей. У нас не могло быть общих знакомых. Но это сумасшедшее чувство влюбленности было ценно само по себе, ведь я привыкла искренне считать, что не способна испытывать нечто подобное.

Я забрала из магазина заказанную книгу. Да, он был разносторонний человек. В той лекции он говорил о литературе периода романтизма, а в книжке речь шла об отражении реальности в живописи четырнадцатого столетия. Или он был склонен разбрасываться в своих интересах? На обложке была информация об авторе и фотография. Что за мужчина! Он был на три года моложе меня, женат, жил недалеко от Гейдельберга и занимался преподаванием. В университете изучал германистику, историю искусств и французский язык.

Я прочитала книжку дважды. Она была опубликована неизвестным издательством маленьким тиражом. Писал он толково, но, на мой взгляд, тексту недоставало наукообразия. Как я уже говорила, я не разбираюсь в искусстве, но на репродукции с изображением тапочек, светильников, драпировок и архитектурных сооружений было приятно посмотреть, да и рассказ о культурно-историческом фоне той эпохи я прочитала с интересом. Сразу видно, прекрасный преподаватель!

Известия от госпожи Ремер заставили меня вернуться в реальность. Она прошла профилактический медицинский осмотр и уже через неделю легла в больницу с подозрением на рак груди. Она держалась молодцом и сохраняла самообладание. Я без слов поняла ее умоляющий взгляд: это была просьба присмотреть за собакой. Нужно быть законченной эгоисткой, чтобы отказаться приютить у себя четвероногое создание, пока его хозяйка лежит в больнице. Я даже соврала и сказала, что буду рада, если пес поможет мне скоротать часы одиночества. Как потом выяснилось, все могло бы сложиться по-другому, если бы я не взяла к себе спаниеля госпожи Ремер.

Обычно я никуда не хожу после работы — принимаю ванну, надеваю халат, стираю или глажу что-нибудь и усаживаюсь с бутербродом перед телевизором. Ничего особенного, большинство людей поступают точно так же. Но пса такой вариант не устраивал. Конечно, ему тоже хотелось оказаться дома, чтобы поесть и попить, — в конце концов, он тоже целый день сидел в офисе, — но он помнил и о своем праве на вечернюю прогулку. Раньше, когда старый спаниель сидел у меня только по выходным, я выгуливала его в парке днем, но ленилась делать это по вечерам. Теперь же мне в голову пришла безумная мысль.