Фридрих Незнанский - Ночные волки

Он действительно был чем-то похож на Селезнева. Нас здорово провели.

И возможно, Селезнев был не самым последним человеком в этом розыгрыше.

Может быть, он играл здесь первую скрипку. Нет, все-таки вторую.

Первую, безусловно, играл Портнов.

Сволочи…

Грязнов вызвал по рации Фирсова.

– Это не он.

– Я понял, – откликнулся Фирсов. – Буду у вас через три минуты.

Голос его был, как всегда, бесстрастен. Казалось, ничто никогда не выводит его из равновесия.

Он подъехал к нам и пересел в нашу машину. Коля, таким образом, оказался между Фирсовым и мной.

И начался перекрестный допрос. Фирсов и я по очереди задавали вопросы.

– Кто тот человек, с которым вы договорились? – начал я.

– Не знаю.

– Где вы с ним познакомились? – Это Фирсов.

– Не помню.

– Память отшибло? – опять я.

– Правда не помню.

– Фамилия?

– Гоголь.

– Я сказал – фамилия.

– Правда Гоголь.

– Имя-отчество?

– Николай Васильевич. Правда. – Он перекрестился. – Чтоб меня гром поразил.

– Поразит еще, – пообещал я. – Место работы, адрес?

– Безработный я. А живу на Сущевском валу…

– Где познакомились с тем человеком, который послал в кафе?

– Убей меня Бог, не помню, – снова перекрестился Коля.

– О чем конкретно он просил? И подробнее. Все подробности, быстро!

И тут в кармане Фирсова запищал телефон.

– Алло! – тут же откликнулся Фирсов.

Внезапно он покраснел.

– Кто? – спросил Фирсов.

Я впервые видел его в таком состоянии. Мне казалось, что покраснеть, разволноваться он вообще не способен совершенно.

– Что-что? – кричал в трубку Фирсов. – Повтори!

Потом сунул телефон в карман и хлопнул водителя по плечу:

– В аэропорт! В Домодедово! Гони!

Машина помчалась по шоссе. Домодедово, к счастью, был ближайшим аэропортом от того места, где мы находились.

А Фирсов уже спокойным, приказным тоном отдавал распоряжения:

– Внимание! Всем срочно следовать в аэропорт Домодедово. На запасную полосу. Там готовится к отлету самолет авиакомпании «Русские авиалинии». Связаться с диспетчерами. Задержать вылет самолета любыми способами. Ситуация очень серьезная. При надобности разрешаю абсолютно все, вплоть до варианта номер один.

Я обернулся и посмотрел назад. За нами мчались несколько машин, следуя указаниям Фирсова.

– Что происходит? – спросил Грязнов.

– Николай Николаевич, – тронул я за плечо Фирсова, – с кем вы разговаривали, перед тем как отдать распоряжения?

Он коротко ответил:

– Хамелеон.

Вот это да! Мы с Грязновым даже не знали, что на это сказать.

– Хамелеон, – повторил Фирсов. – Володин. Он насмехался надо мной. Пока, сказал, вы ищете в темной комнате черную кошку, на запасной полосе в Домодедове готовится к взлету самолет компании «Русские авиалинии». Портнов вот-вот улизнет. Причем вместе с ученым.

– Здесь полчаса езды, – сказал Грязнов.

– Меньше, – откликнулся водитель. – Это лучшая трасса в Москве. Через двадцать минут будем на месте.

Коля Гоголь смотрел на нас затравленным зверьком.

– С тобой мы разберемся позже, – пообещал я ему.

Водитель включил сирену. Его примеру последовали все машины, которые ехали за нами.

С оглушительным ревом, сверкая мигалками, строй машин мчался в Домодедово.

– Я должен был это предусмотреть, – говорил Фирсов по дороге в аэропорт. – Я знал, что он выкинет что-то такое из ряда вон. Он же все время по краю ходил. Все время на грани фола. Рисковал постоянно, но это был продуманный риск. Вот и сейчас. Какую, собака, операцию провернул по своему отъезду. Знал, что мы следим за ним, знал, что контролируем каждый его шаг, каждую его встречу с этим подонком Селезневым, и – прислал его к нам же! Знал, что мы вцепимся в него. А это был только отвлекающий маневр!

Он повернулся к Коле:

– Где тебе приказали сесть на электричку? В каком месте?

– Да за три станции от Москвы, – пробормотал тот так тихо, что я еле его услышал. – Сказали: сядешь вместо одного мужика, мы жинку его разыграть хотим. И сто долларов дали.

– Ладно, – сказал Фирсов. – Разберемся.

Но успокоиться не мог. Я даже подумал: эка тебя прорвало – намолчался.

– И придумал же: подсылает Селезнева к нам, а сам в это время готовит операцию по похищению ученого вместе с документацией, которая носит самый секретный характер. Там одного материального ущерба стране на миллиарды. А политический ущерб? Ученый просит политического убежища! Все продумал. Ну Портнов, ну Адвокат, ну сукин сын! Все время рискует и всегда, сволочь, добивается своего.

Я не влезал в его монолог, давая ему выговориться. И он продолжал:

– И знаете, что самое сволочное? То, что он запросто может выкрутиться. Сухим из воды выйти. Представьте: мы его ловим сейчас. А Селезнева с ним нет. И что? Что мы можем ему предъявить? Мы же предполагали его с поличным брать. А теперь? Да он пошлет нас в одно место – и прав будет. Любой суд его оправдает, если у него будет опытный адвокат. У нас же, по существу, нет ни одного железного доказательства. Только версии и предположения.

Закончил он свой монолог довольно угрожающе:

– Ну, это мы еще посмотрим!

Еще минута-другая – и мы бы опоздали.

Самолет уже развернулся, готовясь набрать ход по взлетной полосе. И тут на бетонную дорогу выскочили четыре машины.

Это было безумие. Мы двигались лоб в лоб многотонному самолету, не собираясь сворачивать. И лайнер не выдержал. Затормозил.

Остановился.

Из наших машин вышли вооруженные люди, готовые к броску.

Фирсов взял в руки микрофон.

– Граждане Портнов и Селезнев! – Голос его, усиленный динамиками на крышах машин, звенел окрест. – Выходите из самолета с поднятыми руками. Сопротивление бесполезно. Я уполномочен сообщить вам, что в случае неповиновения, ввиду особой дерзости и опасности вашего преступления, мною, начальником отдела ФСБ Фирсовым, получен приказ идти на любые меры вплоть до вашего физического уничтожения! Приказываю сдаться!

В проеме двери самолета показался Селезнев.

– Трап! Подайте трап! – закричал он.

Через несколько минут подогнали трап. Все это время я слушал, как бьется мое сердце. Посмотрев на Грязнова, я понял, что и он тоже не отказался бы сейчас от валидола.

Селезнев с поднятыми руками стал спускаться по трапу. Едва его нога коснулась земли, как он тут же был скручен и втащен в одну из машин. При этом его на всякий случай крепко стукнули, чтоб не дергался.

Фирсов снова крикнул в микрофон:

– Где Портнов? Ждем!

Мне показалось, что все это я уже где-то видел.

– Я сказал – Портнов! – повысил, насколько это было можно, голос Фирсов.

Я вспомнил, где видел все это. Фильм был такой – «Место встречи изменить нельзя». Там Высоцкий кричал так же, как сейчас Фирсов: «А теперь Горбатый! Я сказал – Горбатый!»