Фридрих Незнанский - Московский бродвей

Ну и, конечно, Бородулин отказаться не мог. Меркулов свое слово сдержал и дал Бородулину помощницу – следователя-стажера Лену Бирюкову. Впрочем, толку от нее пока было немного. Единственный допрос, который она провела, не принес ничего нового.

Гримерные находились неподалеку от съемочных павильонов. Следователь вынул из кармана блокнот и сверил номер комнаты.

– Войдите, – послышалось из-за белой крашеной двери в ответ на его стук.

Бородулин вошел в просторную комнату, больше похожую на парикмахерскую. Такие же кресла с подголовниками, большие зеркала, несколько доисторических больших фенов в углу. Два кресла были заняты – над сидящими в них (в одном Бородулин признал известного киноактера) орудовали гримерши в белых халатах. Еще две сидели в углу и пили чай.

– Вам кого? – строго поинтересовались у Бородулина.

– Мне нужна Галина Скоробогатова.

– Это я, – отозвалась одна из женщин, пьющих чай, – а вы кто?

Бородулин подошел поближе и, не обращая внимания на любопытный взгляд ее подруги, сказал:

– Я из Генеральной прокуратуры. Валерий Бородулин, следователь по особо важным делам.

Он вынул из кармана удостоверение и предъявил его гримерше.

– А-а, – чуть изменилась в лице та, – это по поводу…

Она запнулась.

– Да, по поводу нападения на Симеонова. Я бы хотел задать вам несколько вопросов.

Она пожала плечами:

– А что я могу сказать? Я ничего не знаю. В момент нападения была далеко, а потом…

Бородулин кивнул:

– Да, конечно. Но все же можно с вами поговорить? Наедине желательно.

– Конечно.

Они вышли в коридор, подошли к окну. Скоробогатова достала из кармана халата сигарету и закурила.

– Я вас слушаю.

– Скажите, Галина…

– Можно без отчества.

Бородулин кивнул.

– Вы сами гримировали массовку?

– Да. Обычно я подключаю свою ассистентку, но тут была очень ответственная съемка. Так что я решила сделать все сама. Знаете, чтобы потом не переделывать. Тем более ассистентка у меня новенькая, только учится…

– А много времени уходило на каждого?

– Да нет… Минут по пять. На женщин, конечно, больше. Грим несложный, парики заранее приготовили…

– Значит, на двадцать человек в массовке вы потратили в общей сложности…

– Ну примерно часа два с половиной – три.

– А вы знали предварительно количество людей, которых предстоит загримировать?

– Да.

– И считали их?

Скоробогатова задумалась:

– Нет, не считала. Они стояли в очереди в коридоре.

– Сначала шли женщины или мужчины?

Она покачала головой:

– Вперемешку.

– Значит, вы могли и не заметить, если бы зашел лишний?

– Да, пожалуй, могла… За этим обычно следят ассистенты.

– И в этот раз было так же?

– Да.

Бородулин вздохнул. Ему уже удалось выяснить, что ни один из ассистентов не заметил лишнего человека, оказавшегося на площадке.

– А ваша ассистентка за этим не следит?

– Нет. Ее и не было в тот день на работе.

– Почему?

– Она отпросилась, что-то у нее дома произошло. Ну я и отпустила, все равно от нее толку мало.

– Странно. Вам предстояла большая работа, а вы отпустили ассистентку.

– Я же сказала, она отпросилась. И потом, я справлялась и не с такой работой. А Света бы просто болталась под ногами и всем мешала. Она еще неопытная.

– И все-таки, Галина, постарайтесь вспомнить, гримировали вы того, кто совершил нападение, или нет?

Она подумала с минуту, затем уверенно покачала головой:

– Нет. Не могу вспомнить. Знаете, это профессиональное качество – когда я работаю, то вижу перед собой то лицо, которое должно получиться. А если обращаю внимание, то только на детали лица по отдельности. На нос, рот, брови. А тут стояла простая задача: подвести глаза, припудрить щеки, подкрасить губы. Так что я не могла запомнить кого-то одного…

Бородулин вышел из Останкина около четырех. На пять у него была назначена встреча с Элемом Симеоновым, который сразу после больницы Склифосовского отправился домой залечивать раны. Когда Бородулин разговаривал с ним спустя несколько часов после происшествия, ему показалось, что певец даже рад случившемуся. Еще бы, повреждения минимальные, зато реклама… Вчера и сегодня газеты вышли с огромными заголовками. Кто-то даже узрел здесь «чеченский след» – поспешил обвинить в нападении на Симеонова террористов Басаева. А в других статьях прозрачно намекалось на некие интимные отношения Симеонова с преступником, несчастную любовь с голубым оттенком, из-за которой певец и пострадал… Так что Симеонов из этого случая извлек только пользу.

Следователь сел в свой «Москвич», с трудом выбрался с обширной стоянки перед Останкинским телецентром и взял курс на легендарную квартиру Анны Разиной, которая, по слухам, своими размерами превосходила даже знаменитую квартиру Брежнева. Надо было поторопиться: Симеонов собирался ехать за город, на дачу, и Бородулин должен был успеть допросить его, пока он был в Москве.

Подъезд, где жили Разина с Симеоновым, Бородулин узнал сразу. Перед ним стоял длинный лимузин темно-вишневого цвета, на передней дверце которого было изображение самого Симеонова. Рядом с портретом помещался размашистый автограф певца.

У подъезда находилась небольшая будка, в которой дежурил милиционер. А во дворе на лавочках сидела группа девчонок лет пятнадцати, которые все были одеты в футболки с изображением Симеонова. Судя по сумасшедшему блеску в глазах, это были поклонницы певца. Одна из них держала в руках небольшой плакатик «Я люблю Элема».

Войдя в подъезд, Бородулин изумился. Пожалуй, ему еще не приходилось видеть такой нечеловеческой чистоты. Белые стены, без всякого «Спартака» – чемпиона" и «prodigy», на полу ковровые дорожки, растения в кадках, кондиционированный воздух, мягкие кресла и даже телевизор в холле! Видно, таким образом проявлялась забота о посетителях: если хозяев не оказалось дома, можно было приятно провести время.

Дверь Бородулину открыла миловидная девушка с большими печальными глазами, одетая в классический костюм служанки – темное платье, кружевной фартук. Она, ни слова не говоря, провела следователя по длинным и бесконечным («Почти как в Останкине», – подумал Бородулин) коридорам, пока они не попали в большую спальню. На обширной кровати под красным бархатным балдахином возлежал Симеонов, облаченный в белый шелковый халат, расшитый яркими цветами. Его забинтованная рука покоилась на груди. Увидев следователя, он попытался придать лицу страдальческое выражение, что, впрочем, удалось не вполне.

– Здравствуйте! Проходите, – сказал он надрывно, указывая здоровой рукой на мягкое кресло рядом с кроватью.

Бородулин поздоровался и сел. Интерьер спальни вызывал в памяти воспоминания об антикварном магазине. У следователя в глазах зарябило от обилия золота, мебели с гнутыми резными ножками, ярких атласных драпировок и пестрых ковров. На стенах висели картины, изображавшие пасторальные сцены, на одной из них Бородулин узнал самого Симеонова в качестве пастушка и Разину в костюме пейзанки.