Фридрих Незнанский - Убийство на Неглинной

Турецкий развернул лист и положил его перед Белецким.

Тот, не меняя позы, прочитал, откинул на спинку голову и спросил:

– Могу я узнать, какое обвинение мне предъявляется?

– О! – негромко воскликнул «важняк». – Там целый букет. Мне придется перечислять слишком долго. Но если вкратце, то самое основное будет выглядеть следующим образом: посягательство на жизнь государственного деятеля в форме подстрекательства, статья двести семьдесят седьмая нового Уголовного кодекса. Естественно, не вы лично стреляли из автомата в вице-губернатора Петербурга Михайлова, а из карабина – в вице-премьера Нечаева. Но приказ отдали вы. Через Лысова. Не вы душили бывшую свою любовницу, но киллеры исполнили ваше указание, не вы… не вы… и так далее. Вы заказчик убийств, вот в чем дело. И за это будете отвечать по закону. Если у вас имеется оружие, прошу выдать его во избежание дальнейших неприятностей.

– Вы считаете, что зашли вот так в кабинет, сели и арестовали? И у вас это получится? Вы вообще-то соображаете, с кем разговариваете?

– Соображаю. И этот тон ваш уже слышал. Только вы так можете позволять говорить себе с генералами милиции, которым отстегиваете за их преступления. Или с бывшими генералами КГБ, которые исполняют ваши грязные поручения. И при этом мнить себя самым великим и самым мудрым. В истории бывали подобные типы. Если вам любопытна реакция господина Михеева, посмотревшего славное кино об отдыхе группы утомленных руководителей государства, могу сказать, что все увиденное он сумел очень точно и лаконично определить лишь одним-единственным словом – гниды. Повторяю, оружие имеете?

– Слушайте, перестаньте, не валяйте дурака, – Белецкий стал совершенно спокоен, возможно полагая, что разыгрывается какой-то спектакль, в котором этот наглый следователь набивает себе цену. – Я же назначил вам и Лысову встречу в моем кабинете в три часа дня. В чем же дело? Насколько я знаю…

– Нет, главного вы не знаете. Это я сегодня назначил встречу вашему генералу, но не в три, а в два часа. Внизу, в вестибюле. И ровно через… – Турецкий посмотрел на свои часы, – да, через десять минут он войдет и будет тут же арестован. Ну что ж, начнем? – Он поднялся из кресла и пошел к двери. – Я приглашаю сотрудников милиции и понятых.

– Назад! – тихо и четко произнес Белецкий.

Турецкий обернулся – Белецкий держал в обеих вытянутых руках пистолет. – Идите на место и сядьте. Говорить буду я, – раздельно, будто по слогам, продолжал говорить Белецкий, и следователь подумал, что у него, вероятно, не все в порядке с психикой.

– Этим вы ничего не добьетесь, – заметил Турецкий. – Ну будет еще один труп на вашей совести. Только раньше вы были заказчиком, а теперь станете исполнителем. Вышка обеспечена. Какой смысл? Бита карта-то! Неужели неясно? А там, в приемной, мои оперативники. Крикну – они и ворвутся. Как говорят ваши друзья-уголовники, от которых вы так старательно открещивались, фарш из вас будут делать. Бросьте оружие. Отложите свой пистолет и давайте начнем работать.

– Сюда никто не войдет, пока я сам не разрешу…

В самом деле начинался какой-то бред.

– Что вы хотите?

– Я хочу, чтобы вы ушли и больше никогда сюда не приходили!

– Ну хорошо, раз нет другого выхода, мне придется вас покинуть. Так хоть проводите гостя до двери.

Белецкий молча поднялся и, держа пистолет по-прежнему перед собой, пошел на Турецкого. Александр Борисович попятился. Быстро глянул в окно за спиной хозяина и радостно воскликнул:

– Ох, мать честная!

Белецкий лишь на миг отвел глаза в сторону, «важняк», наклонившись, ринулся на него.

Он был силен, этот спортсмен, крепок и устойчив. От сильного удара в грудь покачнулся, но устоял, только пистолет не удержал, тот отлетел куда-то под стол.

Турецкому почему-то и в голову не пришло крикнуть, позвать на помощь. Они боролись, схватившись, словно на борцовском ковре, ломали друг друга, гнули к полу, выкручивали руки, так что хрустели пальцы. Наконец сильной подсечкой удалось завалить Белецкого. Но тот немедленно вывернулся, вскочил, затем, чуть отступив, с диким ревом кинулся на поднимающегося с пола Турецкого. И тогда сработала чисто моторная память – это когда уже мозги ничего не соображают, а тело вдруг вспоминает такое, что случается разве что на самом краю жизни. Видя рушащуюся на него тушу, Турецкий вдруг резко откинулся на спину и изо всех сил, будто развернувшейся пружиной, врезал подошвами ног в грудь Белецкого – вперед и вверх!

Произошло непонятное: инерция броска совместилась с направляющей встречного удара – Белецкий словно взмыл, пролетев над следователем, дико, истошно закричал и… исчез.

Турецкий тут же перекатился в сторону, вскочил на карачки, готовый к немедленному отпору, но никого не увидел. Услышав странные звуки, он резко обернулся и разглядел наконец в дверях онемевших оперативников с пистолетами в руках. Но смотрели они не на него, а в сторону окна.

– Где он? – Турецкий шагнул к ним.

– Вон, – показал один из них на раскрытое окно.

Александр Борисович бросился туда, перевесился через подоконник и увидел далеко внизу, на крыше нижней части здания, распластанное ничком тело человека.

Что же произошло? Это я его или он сам? Или и то и другое вместе?

– Он, наверное, решил самоубийством покончить, Александр Борисович, – сказал оперативник. – Прыжок был такой, что…

«Успокаивают», – подумал Турецкий. А он ушел, мерзавец, и я ему помог. Он снова свесился над подоконником и увидел, что внизу открылись двери и на крышу выбегают люди, обступая тело лежащего.

– Вызывайте дежурную оперативно-следственную бригаду с Петровки, – сказал Турецкий оперативнику. – И поставьте в известность Меркулова.

– А вы сами что же? – изумленно спросил старший из них.

– А я, мужики, уже свидетель. Если не обвиняемый.

Прозвякал «сотовик». На связи был Кондратьев.

– Александр Борисович, докладываю: задержание прошло без эксцессов. Куда его теперь?

– Отвезите его к Грязнову, в МУР. И передай ему, – к Турецкому возвращался юмор, – что мои новые погоны только что упали на крышу.

– Как так? – удивился подполковник.

– А вот так. Из окна он выбросился. А я, кажется, помог.

– Ну и дела у вас наверху… Может, чего надо?

– Спасибо, я уже распорядился вызвать дежурную группу. И чем ты поможешь, Володя, если у нас вся жизнь, как в курятнике. Верхний гадит на нижнего… Так было, так есть, увы, так и будет.

– А вы оптимист, Александр Борисович! – рассмеялся командир «Пантеры».

Эпилог

Инесса Алексеевна Нечаева, верная своему слову, позвонила Турецкому в субботу утром и напомнила, что нынче девятый день и Александр Борисович обещал… впрочем, если у него имеются неотложные дела, то она поймет и вообще, возможно, не надо брать в голову… Словом, состоялся содержательный разговор, из которого можно было сделать вывод, что женщине ой как плохо и движет ею вовсе не жажда приключений, а самое обыкновенное и потому действительно отчаянное одиночество.