Фридрих Незнанский - Убийство на Неглинной

В битве гигантов, стремившихся вырвать друг у друга наиболее жирные куски собственности, Нечаев, со всеми своими сторонниками и помощниками, оказался той фигурой, которой, в конце концов, пожертвовали. Просто убрали с доски, по одну сторону которой сидели премьер в паре с банком «Универсал», а по другую – набирающий силы стремительный и наглый Белецкий. Остальные версии, закончил Александр Борисович, касавшиеся интимной жизни наших героев, в принципе оказались несерьезными. Там, где воняет грязной политикой, не до любовных историй.

Впрочем, некоторые детали одной из малоподтвержденных версий, связанной с изменой и прочими страстями, походя заметил Саша, может сообщить Вячеслав Иванович. Инесса перевела заинтересованный взгляд на Грязнова, но тот, надо отдать ему должное, сумел-таки вывернуться из щекотливого положения, в которое его загнал Александр. А может быть, до него, наконец, дошел смысл как сказанного, так и утаенного Турецким.

Все же Грязнов скучным голосом и с не менее скучным выражением лица поведал, как ему довелось обнаружить мертвую разлучницу и как в конце концов заглохла ложная версия о чьей-то кровавой мести. Тема, не вызывающая особого интереса у рассказчика, как правило, становится пресной даже и для самых заинтересованных слушателей. Зато очень живой интерес вызвали фигуры бывшего чекиста Лысова и находившихся в его распоряжении профессиональных убийц. Ну, тут уж явный приоритет можно было, без сомнения, отдать Вячеславу Ивановичу, скромный рассказ которого о поездке в Рязанскую губернию, в самое логово преступников, вызывал если не священный ужас, то, во всяком случае, холодок где-то в районе спины.

Оставив Грязнова живописать женщине свои подвиги, Турецкий вышел в прихожую, где возле большого зеркала висел телефонный аппарат. Позвонил домой, чтобы сообщить, что скоро приедет. Да и в самом деле, свою миссию он считал выполненной. Дальше уже дело начальника МУРа: как сумеет.

Ирина, ревниво выяснив, что муж с Грязновым так пока и не расставался, немного успокоилась и сообщила, что звонил, разыскивая его, Меркулов. Последнее можно было расценивать и как некий исход дела, и, наоборот, сигнал к новому повороту событий, хотя, зная неповоротливую систему собственной «конторы», Турецкий даже и не собирался предполагать, что его дело подходит к тому или иному концу. Но Меркулову тем не менее перезвонил тут же.

Константин Дмитриевич немного побрюзжал по поводу пропавших душ, потом сказал, что генеральному был звонок от Михеева, настойчиво рекомендовавшего максимально спокойно отнестись к некоторым малосущественным просчетам в следствии по делу о задержании организаторов убийств ответственных чиновников. С кем, мол, не бывает. Гораздо важнее, что Генеральная прокуратура научилась, наконец, находить преступников и быстро раскрывать дела, на которые прежде уходили месяцы. Если не годы.

Последнее сильно повысило шансы незадачливого следователя Турецкого. Так полагал Меркулов. Характерно, что звонок был произведен в субботу. Генеральный тут же счел необходимым поставить об этом в известность своего заместителя, то есть Меркулова. Данное обстоятельство означало, что тучи, нависшие над Александром Борисовичем, начинают постепенно рассеиваться. Что же касается выговора, это теперь, пожалуй, единственное, чем господин «важняк» может считать себя обеспеченным.

В заключение Меркулов поинтересовался реакцией Турецкого на сказанное. На что старший следователь по особо важным делам честно ответил, что искренне разочарован. Почему? Да потому, что ожидаемая свобода приказала опять долго жить. А похороны даже самой слабой надежды – вещь всегда обидная.

– Ты наглец, каких мало! – возмутился Меркулов и швырнул трубку.

– Обиделся, кормилец, – без всякого огорчения констатировал Турецкий.

Грязнов нашел наконец благодарную слушательницу и останавливаться на достигнутом не собирался. Неизвестно, что они сумели обсудить, пока Турецкий разговаривал по телефону, но, вероятно, что-то уже несомненно было обещано. Скорее всего, в будущем. До которого в общем-то рукой подать. Ну и пусть, Александр Борисович ничего разрушать не собирался. Как, впрочем, и строить. Поэтому, когда они совсем уже поздно выходили из гостеприимного дома, а Грязнов стал мечтательно разглядывать поганое, хмурое, дождливое небо, Турецкий смог сделать наиболее важный для себя вывод: природа действительно не терпит пустоты. И еще он искренне пожалел Казанского, для которого звонок Михеева, хоть и не касался его впрямую, значил гораздо больше, чем для Александра Борисовича. Будучи отстраненным от данного дела, он мог теперь не без интереса позволить себе наблюдать, как старательно придется его начальнику руководить тем, что никогда и ни при каких обстоятельствах не принесет ему ни чести, ни чьей-то благодарности – одни хлопоты.

– Ты знаешь, – неожиданно хмыкнул Грязнов, – она спросила меня, когда ты вышел: эта девица была хороша?

– Ну? – Турецкий испытующе посмотрел на друга.

– А я ответил: как всякая голая девка. И извинился за грубость. Считаешь, я прав?

– Славка, я всегда был в восторге от твоей проницательности… К сожалению, они хотят ограничиться выговором.

– Да ну? Это очень обидно, – подумав, ответил Грязнов. – Впрочем, на большее они не способны…