Фридрих Незнанский - На исходе последнего часа

Короче, втрюхался я в историю, до вечера дай Бог чтобы половину окон вымыть.

– Ну, чувак, – говорит он мне, – приступай, не теряй времени.

Делать нечего, достал я свои инструменты и принялся за дело. Взобрался на стремянку и драю стекла.

Не посчитайте, что цену себе набиваю, но я вообще-то парень не промах, не глядите, что ростом метр в кепке, – работаю быстро и качественно. Мне в одном банке, где я им стекла отмыл, которые сто лет никто не мыл и они были закопченные, как будто здесь не банк, а какая-нибудь котельная, – так вот, мне в этом самом банке так и сказали:

– Ты, Макс, работаешь быстро и качественно. Молодец. Приходи еще.

Правда, заплатили не полностью, зажали двадцать пять тыщ. Жмоты. А еще банкиры, называется!…

Ну вот, работал я, значит, и работал, и так потихонечку пододвинулся к дальнему окну на втором этаже. Заглянул я, ребята, в это окно и ахнул. Едва со стремянки не сверзился.

Комната небольшая, а кровать здоровенная, мы бы с ребятами на ней всей бригадой, наверно, поместились. И на этой кровати, задрав ноги кверху, лежит жена, наверное, этого самого приблатненного, который меня на работу нанял, совсем молодая такая телка, вдвое моложе, чем муж, лежит ногами кверху, а между ног у нее здоровущая такая жо… ну ладно, пусть – задница, туда-сюда ходит. Она ходит, а телка вцепилась в нее ногтями и мычит. Кайфует, значит.

Мне, ребята, хоть и четырнадцать, но я парень бывалый, меня этим делом не удивишь, и не такое видывал.

Но жена приблатненного была женщина эффектная, такая краля, что, как говорится, приятно глазу и кой-чему другому. Высокая, с длинными ногами, а грудь здоровущая, как у Маши Распутиной, – просто ух!

Короче, виноват, засмотрелся я, ребята. Да и как не засмотреться, когда жена приблатненного такие дела вытворяла – высший пилотаж.

Я и не сразу понял, что задница – это вовсе даже и не приблатненный, а его охранник, такой бугаина, плечи по метру, шея как у быка. В общем, пока приблатненный внизу по своему радиотелефону разговаривал, жена ему рога наставляла, да такие ветвистые!…

И в самый ответственный момент лестница пошатнулась, и я скребком ударил по окну.

Телка как заорет!

А мужик, не будь дурак, подскочил, штаны натянул и из комнаты – шасть! А красавица вопит как угорелая.

Я перепугался и, вместо того чтобы, по примеру жопы, вовремя смотаться, так и остался на лестнице за окном. Тут-то и появился приблатненный со своим радиотелефоном.

Ну а дальше даже вспоминать не хочется. Жена наябедничала про меня приблатненному, что я за ней подглядывал, когда она из душа вышла и голая по комнате прохаживалась, а я пытался все объяснить, но она мне и рта не дала раскрыть.

Кому приблатненный поверит – мне или ей, угадайте!

Короче, вышел тот самый охранник, взял меня за грудки и с лестницы спустил. Морда у него была каменная, будто в первый раз меня увидел, гад.

А приблатненный, прежде чем вышвырнуть меня за порог, вытряс из карманов все деньги, – даже те, которые не он мне давал. Инструменты забрал. И еще заржал: мол, в качестве платы за просмотр.

В общем, наваляли они мне от души, и пошел я пешком сквозь лес на шум моторов. Спасибо, что не убили.

Спрашивается: и нужна была мне эта красавица с ее грудью?… Тьфу!

Едва я выбрался к автостраде, сверху загрохотало и полил дождь. Нет, ребята, это даже не дождь был, а какая-то срань господня. Сразу стало темно, и ничего не видать на расстоянии вытянутой руки – одна лишь стена из воды. Я вымок до нитки и уже мало что соображал, когда наконец подошел к первым окраинным домам.

Мимо бежали старушки под зонтами, дряхлые, но прыткие, и одна из них, шлепнув по луже, окатила меня целым фонтаном грязных брызг. Как будто трактор проехал.

– Эй! – заорал я ей в спину. – Ты чего, бабушка, очумела?!

Но в этот же момент услыхал жуткий визг тормозов, прям как будто пилой по открытым нервам, и тупой удар и лишь потом сообразил: мамочки родные, так ведь это я лечу кверху тормашками по сложносочиненной траектории!

Трах! Бах! Я лязгнул зубами и шмякнулся всем телом на асфальт. Искры из глаз, похоронный марш, и – кранты тебе, Максимка. Дальше, ребята, ничего не помню.

…Очнулся я от тихого скулежа.

– Ирод! – ныл какой-то препротивный бабский голос, – ирод проклятый!… Креста на тебе нет! Сгубил дитя… ей-богу, сгубил!…

Я приоткрыл правый глаз и увидел прямо перед собой перевернутую телку с вот такущей голой задницей, которая качалась, подмигивала и улыбалась крашеной улыбкой, улыбалась и подмигивала.

Телка была вырезана из картона и подвешена к зеркалу заднего обзора.

Потом я увидел справа потертую кожаную обивку автомобильного сиденья и руль.

– Очнулся! – взвизгнул бабский голос. – Родненький, очнулся! – Чьи-то руки подхватили меня под голову.

Короче, я лежал на заднем сиденье машины, а рядом с открытой дверью, заглядывая в салон, стояли несколько бабок под зонтиками, с жадностью меня разглядывали, будто я какая-нибудь заморская штучка, и крепкий такой дядька с короткой рыжей стрижкой. Дядькина, видать, была машина.

– Жив? – спросил дядька, щупая меня, как будто я девчонка или он педик. – Руки-ноги целы?

– Вам-то что? – огрызнулся я, подымаясь. – Целы.

Дядька обернулся к бабкам и вдруг как гаркнет на них, аж уши заложило:

– Чего столпились, дайте парню свежим воздухом подышать!

Бабки так и брызнули во все стороны, и рожи у них были перепуганные, ну прям ухохочешься.

– Цирк вам тут, что ли? – продолжал дядька. – Сами видите, все в порядке.

– Как же, в порядке, – огрызнулась какая-то бабка, – чуть ребенка насмерть не убил, а теперь говорит: все в порядке. Вот счас в милицию позвоню, живо тебя там приструнят.

Дядька не стал возражать, только усмехнулся как-то нехорошо, и я понял, что чем-чем, а милицией его фиг-два запугаешь. Ядреный дядька.

– Тебя как звать? – спросил он.

– А че? – Я по опыту знаю, что с ними, с пидорами, надо держать ухо востро.

– Что ж ты через дорогу переходишь, по сторонам не смотришь?

– Ну и не смотрю. Хочу – смотрю, хочу – нет. Вам-то че?

Он как будто даже не обиделся.

Пидоры, они все такие, необидчивые.

– Живешь-то где?

– Где-где – в манде!

– Крутой ты парень, как я погляжу, – засмеялся он.

– Кому крутой, а кому Максим Николаевич, – сказал я и закусил язык: черт, насчет имени проговорился!

– Максим, значит, – кивнул дядька. – Ясно. А я тоже Николаевич, только не Максим, а Эдуард. Будем знакомы. – Он протянул руку. Я посмотрел: колечко на среднем пальце – и, нечего делать, пожал.

Меня кореша с детства учили: руку надо пожимать, если только, конечно, не совсем с гнидой дело имеешь.

– Ладно, – говорю, – я пошел.

– Давай подвезу, – предложил он. – Куда тебе тащиться под таким дождем!… Раз уж я перед тобой виноват… в некотором роде, – прибавил он с таким видом, как будто не он меня, а я его сбил ни с того ни с сего посреди дороги, – раз уж я виноват, значит, должен хоть чем-то тебе отплатить.