Фридрих Незнанский - На исходе последнего часа

Вот это да! Я, конечно, знал, что у богатеев есть слуги, которые им готовят еду и стелят постель, но никогда не мог даже представить, что когда-нибудь и за мной будет служанка постель убирать.

Это было совершенно офигительно, скажу я вам. Я стою в новеньких чужих брюках перед зеркалом во всю стену, а взрослая тетенька перестилает за мной кровать. Обоссаться, как интересно!

– Завтрак на столе в гостиной, – сказала она и улыбнулась мне.

Ничего себе: завтрак на столе!…

– А где мои штаны? – спросил я.

– Выбросила.

– То есть как – выбросили?! – возмутился я. – Как это – выбросили?! А кто вам разрешил мои вещи выбрасывать?!

Она опять улыбнулась как ни в чем не бывало.

– Эдуард Николаевич распорядился.

– Пускай свои штаны выбрасывает, а мои нечего было трогать!…

– В этом доме, – спокойно сказала она и посмотрела на меня так, что я даже поежился: как будто учителка из старших классов, когда застукает с сигаретой в сортире, – в этом доме все решает Эдуард Николаевич. Что трогать, а что выбрасывать… и так далее.

– В чем же я домой пойду? – растерялся я. Как видно, моих старых штанов мне теперь не видать как собственных ушей.

– Куда? – удивилась тетка.

Глухая, что ли?

– Домой! – рявкнул я. – К папе и маме.

Я ей соврал, как вы понимаете, – и про дом, и про папу с мамой… но уж больно хотелось сказать ей какую-нибудь гадость, чтобы вывести из себя, а то какая-то невозмутимая она, прям столб в переднике.

– Эдуард Николаевич сказал, что пригласил тебя пожить здесь.

– Ну и что?

– Если Эдуард Николаевич сказал, значит, домой ты пока не пойдешь.

– Вот еще! – хмыкнул я.

Тетка внимательно посмотрела на меня, а дальше, пацаны, такое случилось, что не поверите. Как она ухитрилась – не знаю, она как-то кошкой ко мне подпрыгнула и – раз-раз-раз! – я уже голый. Обоссаться, да? А она только в спину меня подтолкнула:

– Пойди помойся, чучело. А потом – завтракать.

Честно, я не обиделся. Она – тетка ничего.

Ну, там про ванную, полотенца разные, шампуни-хренуни рассказывать не буду. Но вода после меня была – мрак. А я после нее – блеск. Ну, я оделся, причесался и отправился поедать вкуснотищу, которая стояла на столе на подносе. Здесь были хрустящие поджаренные хлебцы с растекшимся горячим сыром, апельсиновый сок, ананасовые дольки, яичница со здоровенным куском зажаренного то ли сала, то ли мяса с салом, я такое не пробовал. Ну и каша – что-то вроде «геркулеса», только вкуснее. И с сахаром. Короче, я набил желудок и подумал, что пора и честь знать.

Но не успел я подойти ко входной двери, как, откуда ни возьмись, вновь появилась тетка в переднике и сказала, что Эдуард Николаевич уехал и просил, чтобы я чувствовал себя как дома и никуда не отлучался.

– А во двор выйти можно?

– Если погулять, то да, – сказала она и ушла.

А что еще во дворе делать, если не гулять, спрашивается?

Пинчер вылез из конуры и угрожающе зарычал, скаля зубы, едва я показался на крыльце. Я высунул язык, что, кажется, его еще больше разозлило, и так и остался стоять с высунутым языком, потому что закрыть рот у меня не было сил.

Вы когда– нибудь видели горки для катания на скейте?… Нет? Я тоже. А вот теперь увидел. В глубине двора громоздилось странное такое сооружение с пологими желобами, небольшими и покрупнее. Я такие в кино видал, в американском, скейтбордисты выделывали на них акробатические фигуры. Они выделывали, а я завидовал, что им можно, а мне вот нельзя. Потому что у меня такого желоба ни в жизнь не будет.

Теперь я стоял перед самым настоящим желобом для катания на скейте и балдел. Интересно, кто ж тут упражняется? Ведь не этот дядька… как его там, Эдуард Николаевич! Велосипед… площадка для скейтов… – Выходит, здесь живут пацаны моего возраста? Или, по крайней мере, бывают здесь.

Я задумался. Мне опять вспомнилось, как внимательно разглядывал меня этот Эдуард Николаевич, когда я лежал на сиденье его машины. Точно, подумал я, педик. А может, и нет.

Я прошелся вокруг дома и от нечего делать сплюнул на красивую клумбу. Это меня успокоило. Плевок повис на ветке крохотной сосны.

Я уже собрался было воротиться восвояси, как услыхал глухие голоса за углом.

Подслушивать нехорошо, сам знаю, но мне так хотелось… и потом, должен же я понять, где нахожусь и с кем имею дело!…

– Так чего? – услыхал я хриплый мужской голос, доносившийся снизу. – Узнал? Правда, что ли?

– Правда, – отвечал другой голос, тоже мужской и хриплый.

Как будто двое барыг разговаривали.

– Нормально, – сказал первый. – Не, ну это они вообще офигели. Я б им яйца вырвал, точно.

– Иди и вырви.

– Ладно тебе, тоже остряк нашелся. А если бы и тебя?…

– Лежал бы сейчас и ни о чем не думал. Даже очень хорошо.

– Успеешь полежать…

Дурацкий какой-то разговор. Я уже собирался потихоньку повернуть обратно, пока меня не застукали за нехорошим делом, как вдруг первый голос произнес:

– Не, ну это наглеж все-таки. Ну одного… ну, двоих, это я еще понимаю. Но семерых замочить!…

– Не забудь еще Гиббона с Батоном, – добавил второй.

– Я и говорю: наглеж!

– Неприятная история.

– Да что ты хрень несешь!… – рявкнул первый так, что воробьи перепуганно вспорхнули с забора. – Ничего себе «неприятная»… Интеллигент поганый!

– Будешь выступать, передам про интеллигента Принцу. Он не любит, когда на интеллигентов наезжают. Потому что сам интеллигент.

Первый голос пробурчал что-то невнятное, я не разобрал.

– То-то же, – усмехнулся второй. – А то вымахал, как Кинг-Конг, а воспитания никакого. Кстати, – прибавил он после некоторого молчания, – это еще не все.

– Не все? – поразился первый.

– Между нами. Кто-то из Эстонии поехал на Принца.

– Е-мое…

– Вот именно.

– Что ж делать?

– Петь песни и дышать полной грудью. Тем более что Турецкий уже успел сунуть свой длинный нос в «Свет» и к пацанчикам Герата…

– Что? – удивился первый голос. – Герат связался с турками?

– Дурак ты, – с сожалением произнес второй. – Турецкий – это следователь-"важняк", очень известный, между прочим…

– А, – промычал первый, и в мычании мне почудился испуг. – Что ж теперь будет?

– Я спрашивал у хозяина: так что, война?

– А он?

– Сказал: включайте запасников.

– Что-о?!…

Я осторожно оглянулся и увидал в окне лицо тетки. Она смотрела на меня своими прозрачными глазами, как будто все знала и про них, и про меня. Я обалдело уставился на нее, а потом развернулся и пошел назад.

Наябедничает, это точно. Ну и пусть.

Не успел я подойти к крыльцу, как мне в голову пришла простая и гениальная мысль. Я огляделся. Ни души. Пинчер развалился у будки, тяжело дыша от зноя. Из пасти его, с красных мясных оборок капала вязкая слюна. Забор высокий, но при желании все можно преодолеть. Даже забор. Я прикинул взглядом: метра два с полтиной. Сам я на него, конечно, не взберусь, но если что-нибудь подставить… вместо лестницы… Но двор был пуст. Я уже хотел было оставить мысль о бегстве, но тут вспомнил про велосипед.