Фридрих Незнанский - Степень покорности

Запер меня в чулане. Поесть, впрочем, мне оставили – сыр, хлеб, вода. Но я не был рад. Как он мне сообщил, что выбраться, мол, от них невозможно, я только о том и мечтал.

На следующий вечер двери моей темницы распахнулись, и передо мной предстали Павел и тот, другой. На этот раз в нормальной человеческой одежде.

– Ну что, готов? – спросил меня Павел, а тот, второй, коротко хохотнул. Мы вышли на окраину поселка, где нас уже поджидала синяя «Волга». За рулем сидел один из членов братства. Павел сел впереди, а я оказался на заднем сиденье вместе с ним.

– Поехали, – сказал Павел, и машина тронулась, подскакивая на ухабах.

Сидящий справа от меня – теперь я мог его рассмотреть – коренастый мужичок, с клочковатой бородкой – достал из кармана куртки плоскую бутыль, отвинтил колпачок и протянул мне, подмигнув: «На-ка, хлебни для храбрости».

Я отхлебнул и поперхнулся: незнакомое пойло обожгло мне глотку. Но скоро я и вправду почувствовал себя лучше, а в голове зашумело. Попутчик отобрал у меня бутыль и пустил дальше, по кругу. Водитель отрицательно мотнул головой.

Ехали мы довольно долго, поминутно прикладываясь к бутыли. Когда машина встала, у меня стучало в ушах, а перед глазами все плыло.

Припарковались мы на окраине Подольска. Все вышли из машины, фары тушить не стали. На улице было холодно.

«Ну что, – хлопнул тот меня по спине, – привыкаешь помаленьку, а?»

Я совершенно не понимал, что происходит, но в голове у меня был туман, очень хотелось спать и было все равно.

Поеживаясь от холода и размахивая руками, они направились всей компанией к стоящему неподалеку дому, оглядываясь, иду ли я за ними. Вообще это походило на бандитскую разборку – у нас ребята с такими лицами ходили на махач в соседнюю деревню. Мне совсем не понравилось, но деваться некуда. К тому же я не знал, к чему это может привести.

– Ты у нас сегодня главный, – обернулся ко мне Павел, улыбаясь. – Постучи-ка в дверь, а когда спросят кто, ответишь.

Я подошел к двери и опасливо постучал. Через какое-то время послышалось шлепанье босых ног, щель под дверью осветилась, и хриплый со сна голос спросил: «Кто там?»

Не найдя, что соврать, ответил: «Я…»

Видимо, это сработало, дверь отворилась, и возникло мятое лицо мужика средних лет, глядевшего на меня с удивлением. Как только он заметил за моей спиной сопровождающих, сделал попытку захлопнуть дверь, но Павел, оттолкнув меня, задержал дверь ногой и вошел в дом, остальные – следом.

«Братья» прошли в комнату, где мужик сел на продавленный диван, и стали разговаривать вполголоса, слова были угрожающие, мужик явно струхнул и больше оправдывался. Я уставился на ковер на стене – плюшевый желтый олень с ветвистыми рогами пил из синего озера.

«Да не брал я! – закричал вдруг мужик. – Не брал! Что я, мудак? У своих спрашивайте!»

«Спросим, спросим», – ласково ответил Павел, пододвигаясь ближе и беря мужика за руки.

«Да вы что, ребята! – завертелся тот. – Вы что творите-то, а? Давайте договоримся! Опомнитесь, мужики, вам же хуже будет!»

«Он нам угрожает», – сказал незнакомый попутчик.

А потом все произошло очень быстро.

В его руке блеснуло серебряным длинное лезвие. Двое других схватили мужика и зажали ему рот, тот, подергавшись, только смотрел выпученными глазами.

«Давай, Гриша», – озабоченно сказал Павел.

Тот, кого звали Гришей, протянул мне нож:

«На, бери».

Поскольку я не хотел брать, он подошел, дыхнул на меня перегаром и сказал:

«Жизни лишишься, парень, через свое упрямство. Ты че, герой?» – и плавно провел лезвием у меня по горлу так, чтобы не оцарапать.

Затем нашарил мою руку и вложил в нее нож:

«Бери. А теперь иди и перережь этой падле глотку».

«Не… я не могу!»

«А ты выбирай – или ты, или он. Даже так: или он, или вы вместе. Мы ж его все равно положим, это дело решенное. Докажи, что ты с нами. Скрепим, так сказать, договор кровью…»

Гриша толкнул меня к кровати. Руки у меня дрожали, на душе было плохо.

«Давай, давай, – сердито сказал Павел, – нечего тут рассусоливать. Ты свиней когда-нибудь резал? Нет? Ну ничего, это просто. Покажи ему…»

Гриша взял меня за кисть, сжимавшую нож, потянул ближе к кровати и моей рукой рубанул… справа налево, крест-накрест… Я увидел, как горло мужика разошлось и из разреза, забулькав, полилась густая темная кровь. Павел с шофером отпустили мужика, он упал на пол. Захрипел и задергался. Лужа на полу увеличивалась. Я оцепенел. Подождав, пока он перестал сучить ногами, Павел и трое других опустились на колени и что-то забормотали, Гриша ножом откромсал голову и, взяв ее за волосы, бросил в угол комнаты. Тело завернули в ковер со стены.

«Ну что встал? Помогай!»

Поддерживая тело за ноги, я вышел вместе с ними на улицу. Я совершенно протрезвел, и тем не менее меня покачивало.

Мы затолкали тело в багажник, сели в машину и поехали куда-то. Я ничего не соображал, меня трясло.

«Ну вот, парень, получил боевое крещение», – сказал Гриша.

«Сам виноват, – сказал Павел строго, обернувшись на меня, – кто тебе велел подсматривать, вынюхивать? Мера предосторожности. Гляди, ты теперь соучастник и, можно сказать, главный убийца, так что если кому ляпнешь – сядешь ты, ну а живым из тюрьмы не выйдешь, я позабочусь…»

«Да не, он умный парень, зачем ему неприятности?» – сказал Гриша, похлопав меня по колену.

«Бродяга безродный», – резюмировал Павел, поджав губы.

Мы приехали в березняк за городом, «братья» достали из машины лопаты, одну всучили мне. И мы скоро выкопали приличную яму. Тело без головы сбросили туда, причем, как я его увидел еще раз, меня, честно говоря, стошнило. Какой мой обратный путь был – не помню. Зато на следующий день я так напился этого самого чая, что едва не умер и три дня еще пролежал в беспамятстве. А там через какое-то время улучил момент, когда главный пастырь, которого они называли Солнцем, уехал по своим делам, и деранул. Не мог я там больше оставаться. Мертвец этот каждую ночь мне снится, уж я думал, что дни свои в психушке закончу. Нет мочи моей никакой терпеть такие издевательства от него. А только пусть он от меня отстанет, не убивал я его, не хотел, никому зла не хотел, Богом клянусь".

Как только капитан милиции услышал рассказ Манюка, он сразу приступил к конкретным действиям. Пришлось искать упомянутый в рассказе березняк. Все окрестности городка объездили, пока Манюк не опознал место.

– То ж в темноте было да на незнакомой местности… – все приговаривал он.

Иванов решил танцевать от печки – он показал Манюку дом, где произошло убийство.

– Днем все выглядит по-другому, я и не признал. И люди новые живут, с детьми, простыни на веревках сушатся… – бормотал Манюк.