Кэтрин Нэвилл - Авантюристы

— Ну и вкус! — пробурчал Тор, шагая вместе со мною по скользкому полу.

— Подожди, ты еще не видел убранства апартаментов Лелии, — возразила я. — Она воспитана на французском декадансе.

— Но ты же сказала, что она русская, — удивился Тор, пробираясь к лифту.

— Родилась в России, воспитывалась во Франции, — пояснила я. — Поэтому не может хорошо говорить на своем родном языке да и на всех остальных. Этакая лингвистическая куча мала.

— Боже, никак сама мисс Бэнкс! — воскликнул лифтер, которого звали Фрэнсис. — Сколько лет, сколько зим! Баронесса будет в восторге — она ведь знала, что вы в городе?

Таким образом Фрэнсис спрашивал нас, надо ли ему сообщать о нашем прибытии. Я заверила его, что беспокоиться не стоит.

На двадцать седьмом этаже Фрэнсис открыл своим ключом двери лифта, и мы перешагнули порог огромного мраморного фойе, где нас с несколько меньшей учтивостью встретила горничная, которая проводила в просторный коридор, также отделанный мрамором и по стенам которого были развешаны зеркала, как в Версальском дворце.

Горничная удалилась, чтобы разыскать еще одну служанку, а Тор обратился ко мне с вопросом:

— Баронесса, это кто?

— Это Лелия. Я думаю, что титул — лишь дань ее любви ко всему необычному. Ну, к примеру, когда кто-то из русских говорит, что он Романов, ведь никому не придет в голову докапываться до правды?

Нам пришлось немного подождать, пока до наших ушей не долетел некий шум, раздавшийся издалека: мы различили женские вскрики, сопровождавшиеся хлопаньем дверей. Наконец дверь хлопнула в соседней комнате — зазвенели хрустальные подвески на канделябре.

Одна из зеркальных раздвижных дверей открылась, и к нам ворвалась Лелия собственной персоной, облаченная в атласное кимоно со шлейфом, украшенное перьями марабу, которые колыхались при каждом ее движении. Близился полдень, но ее медового оттенка волосы были так всклокочены, будто она сию минуту выскочила из кровати.

Вцепившись в меня, она прижалась щекой к моей щеке, как это принято у французов, после чего перешла к крепким медвежьим объятьям, как это принято у русских, так что перья марабу защекотали у меня в носу.

— Таракая! Счастье, счастье, счастье! Очень плохо тебе надо сделать подождать, но Джорджиан сегодня тре муве.

Мало того, что речь Лелии, составленную из слов на разных языках, было трудно понять, так она еще имела привычку на полуслове забывать, о чем собственно толковала, или отвечать на вопрос, который вы задали полчаса назад. Имя своей дочери Джорджиан в ее устах звучало как «Зорзион», вызывая у многих ассоциацию с известным итальянским десертным блюдом.

— Я привела моего друга доктора Тора, чтобы познакомить с нею, — сказала я, представляя ей Тора.

— Се кель э шарман! — вскричала Лелия, прожигая Тора блестящими глазами.

Она протянула ему руку для поцелуя.

— Этот чудесный мужчина ты приводишь, как златая статуя кажется он. Ви ние очин ныравитис — ах, и его костюм, тре шик — чудесный итальянский покрой! — И она кончиками пальцев пробежалась по его спортивному костюму, словно перед нею было произведение искусства. — Всегда я в отчаянии за тебя, моя таракая, ты работаешь так много — нет времени для молодых людей, — а вот теперь ты привела такого красивого…

— Кончай, Лелия, — прервала я ее тираду. Сосредоточившись на возможных трудностях, связанных с привлечением Джорджиан к работе Тора, я как-то позабыла, что Лелия может быть достаточно невыносимой, когда пускается в рассуждения о моей личной жизни, — Доктор Тор — мой коллега, — поторопилась я добавить, пока она вела нас по коридору.

— Кель домаж, — помрачнев, прокомментировала мою реплику Лелия, посмотрев на Тора так, словно это была форель, сорвавшаяся у нее с крючка.

— У нас есть дело, которое необходимо обсудить с Джорджиан, — пояснила я, мельком заглядывая в полуотворенные зеркальные двери некоторых комнат. — Ее что-то задерживает?

— Ох! — фыркнула Лелия. — Невозможно! Она одевается, будто собралась работать на тракторе! Кель инфант террибль. Вы присядьте: я пойду приготовлю что-нибудь вкусное поесть. Зорзион скоро придет.

Лелия усадила нас за занавешанными жалюзи дверями Голубой комнаты — ее любимого цвета, — это означало ее полное одобрение представленного только что Тора. Лелия вообще все классифицировала по цветам. Она чмокнула меня, потрепала по щеке и, бросив очередной одобрительный взгляд на Тора, удалилась.

Через несколько минут появилась горничная с маленьким подносом, на котором стояли хрустальный графин с водкой и две стопки. Тор разлил водку, но я отказалась. Он же опрокинул свою стопку.

— Столичная, — определил он.

— Ты плохой эксперт, — заметила я. — Эту водку Лелия делает сама и получает два миллиона дохода.

Если будешь продолжать в том же духе, быстро свалишься под стол.

— Именно так полагается пить водку, — возразил Тор. — А вот отказываться от выпивки в русском доме — высшая степень невоспитанности.

Когда горничная вернулась и сообщила, что «мадемуазель» готова нас видеть. Тор поспешно опустошил и мою рюмку, не смущаясь, что служанка это видит. И мы втроем проследовали в Павлинью комнату. Эта комната служила для музицирования: ее стены были обшиты полированными деревянными панелями. Вся остальная обстановка претерпела кое-какие перемены с тех времен, когда я была здесь в последний раз.

Старое пианино марки «Бесендофер» задвинули в дальний угол наискосок от входа. Кресла, стоявшие вокруг инструмента, были покрыты холщовыми чехлами, а пушистые абиссинские ковры персикового, лилового и серого цветов, как мне помнится, обычно покрывавшие паркет, сейчас были скатаны в рулоны и выстроились вдоль стены.

В данный момент пол был застелен темно-зеленым брезентом, на котором располагалось хитроумное сооружение, должное, видимо, имитировать деревья из сердца джунглей. В углах воображаемого равностороннего треугольника торчали три манекенщицы, задрапированные в атлас и украшенные монистами и плюмажами из перьев. Они благоговейно застыли в своих позах и, похоже, даже боялись дышать.

Высоко под потолком, болтаясь на канатах, как паук на паутине, висела сама Джорджиан: с камерами на шее, а еще несколько — разнообразных размеров — громоздились на хитроумных подставках внизу. Свет многочисленных юпитеров резал глаза.

— Привет! — сказала Джорджиан. В этот момент одна из моделей слегка повела бедрами. — Наоми, я не вижу твое бедро… да, вот так. Биргит, твой нос закрыт перьями — подними подбородок… правый локоть… стоп, — щелк. — Фоэбе, плечо назад, правая ступня наружу, — щелк. — Опусти плечи… подними перья, они дают тень. Хорошо, — щелк.