Дональд Уэстлейк - Пижона – в расход

– Малыш! – воскликнул он, молниеносно посмотрев на мое правое плечо, левое ухо, кадык, правый локоть, левую ноздрю и пятно на воротнике моей рубахи, и резко выбросил руки в стороны. – Рад, что ты смог выбраться!

– Мне надо где-то переночевать! – заорал я.

– Все, что пожелаешь, малыш! – крикнул Арти в ответ. Он оглядел с десяток частей моего тела и добавил:

– Будь как дома!

И исчез.

Превосходно. Было уже почти половина пятого утра, и я так устал, что валился с ног. Я протолкался сквозь толпу гостей, каждый из которых успевал сказать мне несколько слов, пока я шел мимо, и открыл дверь спальни. Тут было темно, и это пришлось мне по душе. Я закрыл дверь, но не стал зажигать свет, а начал ощупью пробираться к постели.

Однако в ней уже были люди. Не скажу точно, сколько именно.

– Осторожней, ты! – рявкнул кто-то.

– Прошу прощения, – ответил я.

На полу лежал коврик. Я прилег на него, прикрыл глаза, и шумная гулянка для меня кончилась.

Самое странное заключалось вот в чем: я знал, что сплю и вижу сон, но понятия не имею, что мне снится. Я в жизни не видел такого гадкого сна будто ты спишь и знаешь, что спишь, и видишь сон, и знаешь, что это дурной сон, кошмарный сон, но не знаешь, о чем он, этот сон.

Наверное, это самое страшное. Ужас перед лицом неведомого, и все такое.

Мне так отчаянно хотелось познакомиться с содержанием моих сновидений, что я вылетел из мира снов, будто пробка из бутылки.

Я лежал на каком-то полу, в широком снопе солнечного света.

Что-то было не так. Окна моей спальни выходят на север, и солнце светит в них под острым углом, причем только в разгар лета, да и тогда в комнату просачивается лишь тоненький лучик. Кроме того, у себя в спальне я дрыхну на кровати, а не на полу. Тут что-то не так, совсем не так, как надо.

Сначала просыпается тело, а мозги – уже потом. Я открыл глаза, пошевелил руками и все вспомнил.

Я рывком принял сидячее положение. Спина болела так, будто из меня выдернули позвоночник.

– Н-да! – произнес я и снова лег. Сон на полу – не самый лучший отдых даже в самые лучшие времена.

Я предпринял вторую попытку подняться, на этот раз медленно, и мне удалось проделать все телодвижения, необходимые для того, чтобы встать на ноги. Я чуть подался вперед и оглядел комнату.

Теперь на кровати возлежал Арти, и он был один. На всех горизонтальных поверхностях – трюмо, ночном столике, сиденьях стульев – стояли полупустые стаканы. Дверь шкафа была открыта, и на полу перед ним высилась груда одежды.

В воздухе стоял кофейный дух, и я, выйдя из спальни, направился к его источнику. Возле кухонной ниши мне на глаза попалась лиловоокая красотка с волосами цвета воронова крыла, одетая в грубые полотняные штаны и черный свитер с высоким горлом. Она готовила яичницу-болтунью. Красотка была босая и совсем маленькая. На вид – гибрид негритянки, китаянки и француженки.

Такой облик обычно принимают еврейские девушки, обучающиеся в музыкально-художественных школах.

Она заговорила первой.

– Вы спали на полу. – Это было произнесено сухим и прозаичным тоном, каким обычно говорят о погоде.

– Похоже, да, – ответил я. Спина у меня болела, руки были грязные, рот, казалось, забит шерстью, а в довершение всего я прекрасно помнил, почему нахожусь здесь, а не в своей собственной уютной квартирке над гриль-баром «Я не прочь». – Можно мне немножко кофе?

Она указала на чайник вилкой, с которой капал яичный белок.

– Угощайтесь. Что, похмелье, да?

– Нет, я вчера не пил. Который теперь час?

– Начало третьего.

– Сейчас день?

Она уставилась на меня.

– Разумеется, день. – Девушка снова принялась взбивать яйца. – Видать, вечеринка была ого-го!

– Так вас тут не было? – спросил я, открывая дверцы буфета в поисках чашки.

– Они все в мойке, – сказала красотка. – Нет, не было. Я девушка-вытрезвитель.

– О! – изрек я.

Мы стояли недалеко друг от друга, она у плиты, а я возле мойки.

Порывшись в груде посуды, я вытащил чашку, как мог, вымыл ее и налил себе кофе.

– Что-то я вас раньше тут не видела, – сказала девушка.

– Я редко сюда выбираюсь.

– Откуда выбираетесь?

– Из Канарси.

Она скорчила такую гримасу, будто я отпустил сальную шуточку, и сказала:

– Ну-ну, давай заливай.

– Нет, правда.

Красотка взяла себе тарелку, выложила на нее болтунью, а сковородку поставила обратно на плиту – Если хочешь яичницы, стряпай сам, – сказала она. Девица не хотела меня обидеть, просто ставила в известность.

– Нет, спасибо, – ответил я, – хватит с меня и кофе.

Она отнесла свою тарелку и чашку к нагромождению мебели на середине комнаты и села. У Арти нет кухонного стола. Я уселся напротив нее и стал с хлюпаньем тянуть свой кофе, еще слишком горячий. Девушка не обращала на меня никакого внимания, кидая в рот кусочки яичницы, будто уголь в топку печи ш-шик, ш-шик, ш-шик. Как патрульный Циккатта с его буль-буль-буль.

Размеренно, как это делала бы машина.

– Когда проснется Арти, как вы думаете? – спросил я.

– Когда я соберу завтрак, – ответила она. – Ты не обязан его дожидаться.

– Еще как обязан, – сказал я. – Мне надо с ним поговорить.

На этот раз она удостоила меня взгляда.

– О чем это?

– О затруднениях, – ответил я. – О той луже, в которую я сел.

– А что тут может поделать Арти?

– Не знаю, – сказал я, и это было правдой. Просто мне не пришло в голову, с кем бы еще поговорить.

– Если речь о деньгах, то Арти на мели, можешь мне поверить, – сообщила она.

– Не в деньгах дело. Мне просто нужно с ним посоветоваться.

Она подняла глаза от своей исчезающей яичницы и возобновила эти ш-шик, ш-шик, ш-шик. Потом на миг остановилась и спросила:

– Что случилось? Тебе нужен гинеколог?

– Господи, нет! Ничего подобного.

– Если дело не в деньгах и не в сексе, то я уж и не знаю, что сказать.

Вы ведь не старьевщик?

– Я? Нет, только не я. – Эта идея удивила меня не меньше, чем мысль о том, что ко мне подослали двух наемных убийц для исполнения своих служебных обязанностей. Я – старьевщик? Я – угроза для организации?

– Да, я тоже так не думаю, – сказала девица. – У вас слишком здоровый вид.

Это замечание можно было воспринять едва ли не как оскорбление, высказанное сухим деловым тоном в мгновения отдыха от пережевывания яичницы.

– Просто у меня возникли сложности, – сказал я. Сделав несколько глотков кофе, я сделал несколько шагов по комнате. Спал я полностью одетым и теперь чувствовал себя помятым и взопревшим, как человек, который спал полностью одетым. У меня было ощущение, будто я спал в автобусе, ехавшем по бездорожью.

– Извините, что темню, – сказал я, – но мне думается, что об этом деле лучше не распространяться.