Александр Бондарь - Железный Крест

- Как собирать?

- А так: спою я что-нибудь, а потом скажу: "Всем бойцам нижайшее почтенье, чтобы был вам не фронт, а одно развлеченье. Получать хлеба по два фунта, табаку по осьмушке, не попадаться на дороге ни пулемёту, ни пушке". Тут как начнут смеяться, подставить шапку в сей же момент и сказать: "Граждане военные! Будьте добры, оплатите наш скромный девичий труд".

Маша удивилась лёгкости и уверенности, с какой Ленка выбрасывала эти фразы, но такой способ существования ей не особенно понравился, а закончила Ленка ещё интереснее.

- И, наконец, - заявила она, - мужская надобность - она и у бойцов имеется и у командиров - как у советских, так и у немцев; её, эту надобность, никто ещё не отменял.

Маша покраснела, как рак, и не нашлась, что сказать. Но, подумав, ответила, что, чем зарабатывать так, она бы с большей охотой пошла в партизаны, или к немцам служить - лишь бы только кормили.

- Слушай, Ленка, - вдруг предложила она. - У меня есть лучше идея. А давай в Турцию убежим?.. Турция здесь недалеко. Доберёмся до Грузии, а там перейдём границу.

Ленка задумалась. Потом спросила:

- А в Грузии сейчас кто: Красная армия или немцы?

- Откуда я знаю? - Маша пожала плечами. - Да и какая разница?

- Как это "какая разница"? Тебе охота через фронт идти - под пулями?.. Хотя, идея интересная. Подумать надо.

План побега разрабатывали долго и тщательно. Предложение Ленки смыться сейчас же, не заходя даже домой, было решительно отвергнуто.

- Перво-наперво хлеба надо хоть для начала захватить, - заявила Маша. А то как из дома, так и по соседям. А потом спичек...

- Котелок бы хорошо. Картошки в поле нарыли - вот тебе и обед!

Маша вспомнила, что Головень принёс с собой крепкий медный котелок. Бабушка натёрла его золой, и, когда он заблестел, как праздничный самовар, спрятала в чулан.

- Заперто только, а ключ с собой носит.

- Ничего! - Заявила Ленка. - Из-под всякого запора при случае можно, повадка только нужна.

Решили теперь же начать запасать провизию. Прятать Маша предложила в солому у сараев.

- Зачем у сараев? - возразила Ленка. - Можно ещё куда-нибудь... А то рядом с мёртвыми!

- А тебе что мёртвые? - удивлённо спросила Маша.

В этот же день Маша притащила небольшой ломоть сала, а Ленка тщательно завёрнутые в бумажку три спички.

- Нельзя помногу, - пояснила она. - У Онуфрихи всего две коробки, так надо, чтоб незаметно.

И с этой минуты побег был решён окончательно.

А везде беспокойно бурлила жизнь. Где-то недалеко проходил фронт. А кругом ошивались всевозможные банды.

Бои происходили совсем рядом, и власть уже успела перемениться, но жители этого сильно не чувствовали. Красная армия отступила, пришли немцы, но и они не задержались. Заняв станицу, немцы повесили нескольких коммунистов и велели крестьянам выбрать себе старосту. Старосту крестьяне выбрали, после чего немцы ушли. Ушли, оставив крестьян на растерзание бандитам, одни из которых называли себя партизанами, а другие не называли никакак.

Беспредел царил в округе: грабежи и убийства давно стали нормой, и крестьяне, которые недавно ещё встречали немецкую армию хлебом-солью, в ужасе ждали теперь возвращения красных. Но даже и они больше были согласны опять наклонить шеи под тяжёлый комиссарский хомут, чем дальше терпеть тот ужас и ту анархию, что творились вокруг.

Грозой всех окрестных сёл и станиц был партизанский командир Козолупов. У него морщина поперёк упрямого лба залегла изломом, а глаза из-под седоватых бровей посматривали тяжело. Угрюм был комиссар!

Ещё один герой этого смутного времени - хитрый, как чёрт, командир Лёвка. С тех пор, как отбился Лёвка из-под начала Козолупова, сначала глухая, а потом и открытая вражда пошла между ними.

Объявил Козолупов свой приказ крестьянам: "Не давать Лёвке ни сала для людей, ни хат для ночлега". Объяснил доходчиво, что Лёвка - троцкист, белогвардеец и вообще предатель.

Засмеялся Лёвка, объявил свой приказ. То же самое - про Козолупова.

Дошло это дело до немцев. Написали они третий, уже по немецки, но с переводом: "Объявить Лёвку и Козолупова вне закона. За помощь бандитам, за укрывательство их - расстрел." - И всё. Объявили и скрылись. Не до партизан им было сейчас, потому что здорово гнула их, напирая, Красная армия.

И пошло тут что-то такое, чего и не разберёшь. Уж на что дед Захарий! На трёх войнах был. А и то, когда садился на завалинке возле рыжей собачонки, которой один пьяный партизан пулей ухо продырявил, говорил:

- Ну и времечко!

Приехали сегодня партизаны, человек с двадцать. Заходили двое к Головню. Гоготали и пили чашками мутный крепкий самогон.

Маша смотрела с любопытством из калитки.

Когда Головень ушёл, Маша, давно хотевшая узнать вкус самогонки, слила остатки из чашек в одну.

- Ма-шка, мне! - плаксиво захныкал Топ.

- Оставлю, оставлю!

Но едва она опрокинула чашку в рот, как, отчаянно отплёвываясь, вылетела на двор.

Возле сараев она застала Ленку.

- А я, Ленка, штуку знаю.

- Какую?

- У нас за хатой партизаны яму через дорогу вырыли, а кто её знает зачем. Наверно, чтоб никто не ходил.

- Как же можно не ходить? - с сомнением возразила Ленка. - Тут не так что-то. И партизаны собрались и яму вырыли... Не иначе, как что-нибудь затевается.

Пошли осматривать свои запасы. Их было ещё немного: два куска сала, кусок копчёного мяса и с десяток спичек.

В тот вечер солнце огромным красноватым кругом повисло над горизонтом у колхозных полей и заходило понемногу, не торопясь, точно любуясь широким покоем отдыхающей земли.

Далеко, в соседней станице, приткнувшейся к опушке леса, ударил несколько раз колокол. Но не тревожным набатом, а так просто, мягко-мягко. И когда густые, дрожащие звуки мимо соломенных крыш дошли до уха старого деда Захария, удивился он немного давно не слышанному спокойному звону и, перекрестившись неторопливо, крепко сел на свое место, возле покривившегося крылечка. А когда сел, тогда подумал: "Какой же это праздник церковный завтра будет?" И так прикидывал и этак - ничего не выходит. Потому как престольный уже прошёл, а Спасу ещё рано. И спросил Захарий, постучавши палкой в окошко, у выглянувшей оттуда старухи:

- Горпина, а Горпина, или у нас завтра воскресенье будет?

- Что ты, старый! - недовольно ответила перепачканная в муке Горпина. Разве же после среды воскресенье бывает?

- О то ж и я так думаю...

И усомнился дед Захарий, не почудилось ли это ему, а ежели не почудилось, то не худой ли какой это был звон.

Набежал ветерок, колыхнул чуть седую бороду. И увидел дед Захарий, как высунулись из-за чего-то любопытные бабы из окошек, выкатились ребятишки из-за ворот, а с поля донёсся какой-то протяжный, странный звук, как будто заревел бык либо корова в стаде, только ещё резче и дольше.