Дик Френсис - По рукоять в опасности

Меня боднули головой, – сказал я. – И вообще – набросились, избили и обокрали, и не надо смеяться.

– Я не смеюсь.

Я рассказал Джеду о четверых псевдотуристах и о том погроме, который они устроили в моей хижине.

– Дверь осталась незапертой, – сказал я. – Они забрали мои ключи. Так что завтра ты возьми свой собственный ключ и запри хижину, хотя красть там больше нечего.

– Я возьму с собой полицейских, – твердо сказал Джед, удивленный и возмущенный тем, что услышал от меня.

Я неуверенно кивнул.

Джед достал блокнот и карандаш из внутреннего кармана своей куртки и попросил меня перечислить пропавшие вещи.

– Мой джип, – уныло начал я и назвал номер машины. – И все, что было в нем... Продовольствие и кое-какие запасы. Ну и так далее. Из хижины они взяли мой бинокль, камеру и всю мою зимнюю одежду, а еще четыре законченных картины и подъемное приспособление, шотландское виски... и клюшки для гольфа.

– Ал!

– Ладно, взглянем на дело с другой, светлой стороны. Моя волынка в Инвернессе в ремонте, а свой паспорт я отправил на продление. – Тут я сделал паузу. – Они забрали всю мою наличность и кредитную карточку... Ее номера я не помню, но он должен быть где-то в твоем компьютере. Ты предупредишь кого следует? И еще они сняли с меня старые золотые часы моего отца. А пока, – закончил я, – если твоя кредитная карточка при тебе, не одолжишь мне на билет до Лондона?

– Я отвезу тебя в больницу.

– Нет.

– Тогда поехали к нам. Я и Флора позаботимся о тебе, уложим тебя в постель.

– Спасибо, но... нет.

– Зачем тебе в Лондон?

– У Айвэна Вестеринга сердечный приступ. – Я дал Джеду время осознать значение того, что только что сказал. – Ты знаешь мою мать... Хотя, думаю, не очень... Она никогда не стала бы просить меня о помощи, но она не сказала «не приезжай», а это все равно, что сигнал SOS... Вот я и еду.

– Полиции понадобится заявление от тебя.

– Моя хижина лучше всякого заявления.

– Ал, не уезжай.

– Ты одолжишь мне на проезд?

– Да, но... – сказал он.

– Спасибо, Джед. – Я выудил карандаш из кармана своей рубашки и открыл альбом для эскизов, который всегда носил с собой. – Я могу нарисовать их, а не только описать их внешний вид словами.

Джед бросил на меня быстрый взгляд и с оттенком неловкости произнес:

– Они искали что-то определенное?

– Я не мог удержаться от улыбки:

– Один из них все время повторял: «Где это?»

– И ты сказал им? – озабоченно спросил Джед.

– Конечно, нет.

– Если бы сказал, они перестали бы избивать тебя.

– И, прежде чем убраться, удостоверились бы, что я мертв.

Я нарисовал четырех человек анфас, стоящих в ряд. Изобразил даже их колени, их башмаки, очки, выражение угрозы на их лицах.

– Во всяком случае, они не сказали, что ищут, – продолжал я. – Только повторяли: «Где это?» Так что «это» могло быть все, что угодно. Они могли требовать, чтобы я отдал им то, что мне особенно дорого, дороже всего. Так, наверное. Я выражаюсь достаточно ясно?

Джед кивнул.

– Они не называли меня по имени, но теперь знают, как меня зовут, потому что перерыли в джипе все вверх дном. – Я закончил эскиз и перевернул страницу. – Ты помнишь «туристов», что ограбили в прошлом году отдыхающих на озере Дистрикт? Они угоняли прицепы – дома на колесах.

– Помню, – кивнул Джед. – Полиция поймала их. Но они не избивали людей и никого не сбрасывали с горы.

– Может, эти из той же шайки, хотя, конечно, вряд ли. Наверное, связи тут нет. Так, случайная кража.

Я нарисовал голову парня, который все время повторял «Где это?». Его я запомнил особенно отчетливо и изобразил без очков.

– Вот их главарь, – объяснил я Джеду, тенями подчеркивая впадины и выступы на костистом лице. – Я не могу передать их голоса в акцент, но у этого, по-моему, нечистый выговор жителя юго-восточной Англии. И у остальных, кажется, такой же.

– Крепкие мужики?

– Да, я бы сказал, они кое-чему научились на боксерском ринге. Работали с грушей. – Я как будто снова почувствовал их удары и поежился. – Мне не по зубам.

– Ал...

– Я чувствовал себя полным болваном.

– Это нелогично. Никто не может драться сразу с четырьмя.

– Драться? Да я даже не рыпался. – Тут я запнулся, потому что вспомнил одну немаловажную подробность. – Хотя одну рожу я расцарапал. Тому, что боднул меня головой. Я еще раз перевернул в альбоме страницу и принялся рисовать физиономию с царапинами на щеке. Получилось. Злобные глазки сквозь круглые очки так и сверлили меня, готовые, кажется, вот-вот выпрыгнуть наружу.

– Уж его-то ты точно узнал бы снова, – сказал Джед так, словно любовался и восхищался моим рисунком.

– Я бы узнал их всех, – сказал я, отдавая Джеду альбом.

Некоторое время он разглядывал рисунки, переворачивая страницы. Его лицо сделалось огорченным и озабоченным.

– Поехали ко мне, – еще раз попытался он уговорить меня. – Ты плохо выглядишь.

– Завтра все пройдет.

– На следующий день всегда бывает хуже.

– Не пугай меня. Я должен ехать в Лондон.

Тяжело вздохнув, Джед вылез из машины и пошел на станцию. Вернулся он оттуда с билетом.

– Я взял тебе спальный вагон туда и обратный билет на любой день, когда надумаешь вернуться. Отправление в двадцать два часа, в Юстоне будешь в семь сорок три утра.

– Спасибо, Джед.

Он вынул из кармана деньги и дал их мне.

– Позвони мне завтра вечером.

Я кивнул.

– В зале ожидания включено отопление, – сказал Джед.

Я с благодарностью пожал ему руку и помахал вслед, когда он тронул машину с места, отправляясь домой, к своей заботливой Флоре, которая, наверное, уже заждалась его к ужину.

Не стоит вспоминать об этой ночи.

Физиономия, смотревшая на меня из продолговатого зеркала на дверце купе, пока поезд погромыхивал на стыках рельсов, понравится моей матери, насколько я мог судить, еще меньше, чем обычно, если учесть ее привередливость и требовательность. Фингал под глазом растекся многоцветной лужей, подбородок украсила щетина, и даже я не мог не признать, что типу, имеющему наглость быть мной, очень не мешало бы вымыть голову.

С помощью полученных от Джеда денег и привокзальной аптеки я, как смог, привел себя в порядок, но мать все равно неодобрительно осмотрела меня с головы до ног, прежде чем отмерить минимальную дозу объятий на пороге ее дома.

– Александр, – спросила она, – неужели у тебя действительно нет никакой одежды без пятен от краски?

– Что-нибудь, пожалуй, найдется.

– Ты похудел. Но выглядишь... неплохо. Не стой, однако, в дверях, лучше, если ты войдешь в дом.

Я последовал за матерью в чопорно-изысканную переднюю архитектурной реликвии, где обитали они с Айвэном в Кресчент-парке.

Мать, как всегда, была опрятна, изящна, женственна и строга на вид. Блестящие темные волосы, короткая стрижка. Осиная талия. Мне захотелось сказать ей, что я очень люблю ее, но я промолчал, потому что мать считала такие эмоции чрезмерными до неприличия.