Дик Фрэнсис - НЕРВ

– Надо бы сообщить в полицию, – решил водитель такси.

– Драка по личным причинам, – покачал я головой. Джоанна помогла мне всунуть руки в кофту и в куртку и застегнула ее. Затем извлекла из сумки новые перчатки на меху, мои руки без труда вошли в них, потом термос с горячим бульоном и две чашки.

Я смотрел в темные глаза Джоанны, когда она подносила мне чашку ко рту. Я любил ее. Кто бы не любил девушку, которая подумала о горячем бульоне в такое время.

Водитель тоже взял чашку с бульоном и заметил, выставив ноги наружу, что похолодало. Джоанна с горечью посмотрела на него, и я рассмеялся.

Он оценивающе взглянул на меня и сказал:

– Может, вы и обойдетесь без доктора. Мы направились в Лондон.

– Кто это сделал? – спросила Джоанна.

– Я скажу тебе потом.

– Ладно. – Она не настаивала, нагнулась над сумкой и вытащила теплые тапочки, толстые носки и свои длинные рейтузы. – Сними брюки.

– Не могу расстегнуть молнию, – иронически пожаловался я.

– Я забыла…

– Ничего, я надену носки, если не справлюсь с брюками. – Я даже сам слышал в своем голосе страшную усталость, и Джоанна, ничего не говоря, встала на колени в покачивавшейся машине, сняла мокрые и надела сухие носки на мои безжизненные ноги.

– Замерзли, – проговорила она.

– Я их не чувствую. – Лунный свет ярко сиял за окном машины. И я посмотрел на тапочки. Они были слишком большие для меня и, конечно, для Джоанны.

– Я всунул ноги в шлепанцы Брайена? – спросил я. После паузы она равнодушно сказала:

– Да, это тапочки Брайена.

– И куртка?

– Я купила ее как рождественский подарок.

Вот в чем дело. Не самый подходящий момент для такого открытия.

– Я не подарила ее, – заметила она, помолчав, будто приняла какое-то решение.

– Почему?

– Не подходит для респектабельной жизни в престижном пригороде. Вместо нее я подарила булавку для галстука.

– Она больше подходит, – сухо согласился я.

– Прощальный подарок, – спокойно сообщила она.

– Прости. – Я понимал, что для нее это нелегкое решение.

Она глубоко вздохнула:

– Ты сделан из железа, Роб?

– У меня чувства из железа.

Такси мчалось на большой скорости.

– Мы с трудом нашли тебя, – поменяла она тему разговора. – Понимаешь, оказалось, это большой район.

Спина и плечи ужасно болели, я сидел, прислонившись к твердой спинке, и от этого боль становилась сильнее, Я пересел на пол и положил голову и руки на колени Джоанны.

Я привык падать, вылетая из седла, особенно во время первого сезона, когда был еще неопытным жокеем, а лошади мне доставались самые плохие. Редко на мне не бывало синяков и кровоподтеков, несколько раз я ломал небольшие кости, лошадь ударяла меня копытом, и раза два или три я ходил с вывихом суставов. Но эти мелкие неприятности не оставили следа на моем оптимизме и хорошем самочувствии. Казалось, что я, как и большинство других жокеев, родился со своего рода упругой конституцией, которая позволяет перенести удар копытом и быть снова в седле если и не на следующий день, то все же гораздо раньше, чем медики считают нормальным.

На практике я научился некоторым методам, как избавляться от болезненного состояния; главный из них заключался в том, чтобы не обращать внимания на ушибы и думать о чем-нибудь приятном. Но этой ночью проверенная система действовала не очень успешно. Например, она не действовала, когда в теплой комнате Джоанны я сидел в легком кресле и смотрел, как постепенно пальцы меняют цвет от изжелта-белого до грязно-угольного, потом от иссиня-красного до красного.

Джоанна настаивала, чтобы я сейчас же снял мокрые брюки и трусы и надел ее рейтузы, они были теплые, хотя и короткие. Было странно позволить ей раздевать меня, что она делала, как мать, ничего не говоря, и, с другой стороны, это казалось совершенно естественным, потому что в детстве нас купали в одной ванне, когда родители ездили в гости друг к другу.

Она разыскала аспирин в порошках, нашлось всего три пакетика, и я проглотил их. Затем она сварила черный кофе и заставила меня выпить, добавив немного бренди.

– Надо согреться, – лаконично заметила она. – Наконец ты перестал дрожать.

Как раз в этот момент пальцы начало пощипывать, и я сказал ей об этом.

– Очень больно? – спросила она, забирая пустой кофейник.

– Терпимо.

– Тогда побудь немного один.

Я кивнул, она унесла пустой кофейник и через несколько минут вернулась с полным для себя.

Пощипывание усилилось и перешло в жжение, потом появилось чувство, будто пальцы сдавливают в тисках, все туже и туже, боль становилась все острее, и мне казалось, что сейчас пальцы расплющатся под давлением. Но они оставались такими же, только медленно становились коричневато-красными.

Джоанна вытерла у меня со лба пот.

– Тебе лучше?. -Да.

Она улыбнулась, чуть-чуть добавив в улыбку нежности, от чего мое сердце с детства делало сальто-мортале.

Теперь руки будто вынули из тисков, положили на скамейку и ритмично били молотком. Ужасно. И продолжалось это слишком долго. Я опустил голову.

Она стояла передо мной с выражением лица, которое я не мог прочитать. В глазах у нее были слезы.

– Прошло? – спросила она, моргая, чтобы избавиться от них.

– Более-менее.

Мы оба поглядели на руки, которые теперь стали ярко-красными.

– А как ноги?

– Прекрасно, – ответил я. Их возвращение к жизни • прошло почти безболезненно,

– Тогда я сейчас смою грязь со спины.

– Нет, – не согласился я. – Утром.

– Там много грязи.

– Она там так долго, что еще несколько часов ничего не добавят. Мне сделали четыре противостолбнячные прививки за последние два года… и на худой конец есть пенициллин… а я так устал.

Джоанна не спорила. Она заставила меня, нелепо одетого в голубую кофту и черные рейтузы, лечь в свою постель. Я был похож на второсортного балетного танцора с похмелья. Простыня еще сохраняла очертания ее тела, как она лежала, когда я разбудил ее, и на подушке оставалось углубление от ее головы. Я положил голову в это углубление со странным чувством восторга. Она заметила мою улыбку и правильно поняла ее.

– Это первый раз, когда ты лег в мою постель. И последний.

– Есть у тебя сердце, Джоанна?

Она села на край матраса и посмотрела на меня.

– Это нехорошо для кузенов.

– А если бы мы не были кузенами?

– Не знаю. – Она вздохнула. – Но мы кузены.

Она наклонилась и поцеловала меня в лоб, пожелав спокойной ночи.

Я не мог сдержаться, обнял ее за плечи и притянул к себе, и поцеловал по-настоящему. Первый раз. Я всегда подавлял и сдерживал свое чувство. Это был слишком жадный, слишком страстный, даже отчаянный поцелуй, я знал, но не мог остановиться. На какой-то момент она расслабилась и вернула мне поцелуй, но это было короткое мгновение, и я даже подумал, что мне почудилось, но потом она резко встала.