Дик Фрэнсис - Бурный финиш

Лужа крови?!

Невероятно. Откуда? Я опустился на колени, перевернул Патрика. Он открыл глаза.

Он пролежал без сознания шесть часов и все еще не пришел в себя. В глазах у него была пустота, и спустя мгновение он их снова закрыл. Я неловко схватил его за запястье. Пульс! Сначала я ничего не почувствовал. Но нет, пульс был. Слабый, медленный, но ритмичный. Патрик еще мог выкарабкаться из бездны. Я так обрадовался, что он жив, что если бы не присутствие Раус-Уилера, то просто заревел бы. На меня вдруг снова навалилась волна отчаяния, впервые охватившего меня, когда Билли застрелил Патрика, но потом подавленного. Удивительно, что я снова испытал это отчаяние именно сейчас, когда появился шанс.

— Что... что это? — заикаясь спросил Раус-Уилер. Лицо у него было цвета воска.

Я посмотрел на него с неприязнью и коротко сказал:

— Он жив.

— Этого не может быть.

— Замолчите.

Пуля угодила в верхнюю часть головы, туда, где росли волосы, и, вместо того чтобы войти в мозг, лишь по касательной задела череп. Длинная, распухшая, в сгустках крови рана выглядела ужасно, но мне она показалась прекрасной по сравнению с круглой аккуратной дырочкой.

Я встал и снова накрыл его одеялом, чтобы он не мерз.

Затем, не обращая внимания на протесты Раус-Уилера, пошел назад.

В кабине ничего не изменилось. Самолет с ревом несся вперед, все приборы работали отлично. Стрелки на них были как приклеенные. Я дотронулся до спины второго пилота. Он затих навсегда и не смог оценить моего сочувствия.

Я вышел из кабины и присел возле Майка. Его тоже застрелили в голову, но тут все было однозначно. Подвижные брови застыли навеки. Я положил его на спину, чтобы придать телу больше достоинства. Это единственное, что мы можем дать мертвым — и отобрать тоже.

Четыре ящика в багажном отсеке, несмотря на свои относительно небольшие размеры, отличались тяжестью и были втиснуты туда с такой силой, что все остальное оказалось смято и скомкано. Я просунул руку подальше и извлек одеяло, которым накрыл тело Майка. Потом взял еще одно и пошел в отсек бортинженера. Где-то должна быть аптечка, кажется, в одном из буфетов. К счастью, мне удалось быстро ее найти. На аптечке лежал яркий сверток. Полосатая оберточная бумага аэропорта Мальпенса. Кукла для дочери Майка. Я онемел. Ничто не могло затушевать простой факт: я везу ей ко дню рождения мертвого отца.

А Габриэлла?... Беспокойство за ее жизнь нависало в моем сознании, словно низкий потолок, о который можно было больно удариться. Я взял пакет, который она завернула собственноручно, и положил на стойку рядом с пластмассовыми стаканчиками и пачкой сахара. Да, люди выживали, получив пулю в легкое, я это знаю. Но серьезный итальянский доктор сказал всего-навсего, что есть надежда, а у надежды острые когти. Если Габриэлла умрет, мне незачем возвращаться домой.

С аптечкой и одеялом я пошел назад к Патрику. По пути в уборной я вымыл грязные руки, затем намочил кусок ваты, чтобы протереть его окровавленное лицо. Когда я насухо протирал его вторым куском ваты, я нащупал шишку — след от удара об пол. Мозг Патрика получил двойное сотрясение. Пока я обрабатывал лицо, его веки даже не пошевелились. Охваченный новым приступом тревоги, я стал нащупывать пульс. Он по-прежнему был — слабый.

Облегченно вздохнув, я разорвал стерильный индивидуальный пакет и наложил повязку на рану, заклеив края пластырем. Под голову Патрика я подложил сложенное второе одеяло, чтобы уберечь его от вибрации. Ослабил узел его галстука, расстегнул пуговицу рубашки, потом брюки. Больше я ничем не мог ему помочь.

Я встал, чтобы уйти.

Но Раус-Уилер тревожно-истерически крикнул:

— Неужели вы меня так оставите?

Я оглянулся. Он полусидел-полустоял на коленях, его руки были привязаны к креплению кресла. Он провел в таком положении уже три часа, и его дряблые мускулы явно не выдерживали. Было бы, наверное, жестоко оставить его так до конца полета.

Я поставил аптечку на бокс, вытащил брикет сена, поставил его возле большого ящика, с помощью кусачек Альфа перерезал проволоку, связывавшую запястья Раус-Уилера, и показал на брикет:

— Сюда.

Он медленно, неловко поднялся, вскрикнул от боли и, спотыкаясь, валясь с ног, кое-как плюхнулся на брикет. Я поднял еще один кусок проволоки и, невзирая на его протесты, связал ему руки и прикрепил проволоку к гнезду, от которой шла цепь, закреплявшая ящик. Еще не хватало, чтобы он шатался по всему самолету и стоял у меня над душой.

— Куда мы направляемся? — спросил он. Теперь, когда ему удалось кое-что с меня вытребовать, к нему снова вернулся важный тон.

Я промолчал.

— А кто ведет самолет?

— Джордж.

— Кто он такой?

— Хороший вопрос.

Растерянность Раус-Уилера была просто очаровательной. Я оставил его в этом милом состоянии, проверил еще раз пульс Патрика, взял аптечку и пошел в отсек бортинженера. Там, в медицинском ящике, я обнаружил бинты и мази, в том числе и от ожогов. Осторожно я поднял свитер и вытащил из брюк рубашку. Только Билли мог получать удовольствие от этого зрелища. Я взял пакет с самой большой противоожоговой повязкой и наложил ее с предельной тщательностью и осторожностью. Впрочем, и это оказалось достаточно мучительно. Когда я закончил оказывать себе медицинскую помощь, то опять пожалел, что вообще затеял все это.

Я чувствовал себя отвратительно, выпил стакан воды но это не погасило бушевавшего во мне пожара. В аптечке были следующие болеутоляющие средства: аспирин, кодеин в таблетках и шесть ампул морфина. Я вытряс из флакона две таблетки кодеина и проглотил их. Затем сложил лекарства в аптечку, закрыл крышку и поставил на место.

Вернулся в кабину. Все работало прекрасно. Я достал из багажного отделения третье одеяло и накрыл им тело Боба. Сразу же обстановка в кабине сделалась менее зловещей. Может быть, именно поэтому люди всегда закрывают лица покойников.

Я проверил время. Марсель пролетели час назад. Лететь еще долго. Я прислонился к металлической стенке, прикрыв глаза. Нет, так дело не пойдет. В таком состоянии мне не долететь. В моем мозгу всплыли фрагменты инструкции министерства авиации: «... Причиной многих воздушных катастроф является плохое физическое состояние летчиков. Чем сложнее полет, тем серьезнее могут оказаться последствия даже легкого физического недомогания... Оставайтесь на земле, если вы чувствуете потребность в приеме лекарств и если чашка кофе не прогоняет сонливость».

Доброе старое министерство! Его инструкция попала прямо в точку. По их меркам мне нужно было оставаться на земле. Я был с ними целиком и полностью согласен.

«Радио», — вдруг подумал я без всякой связи с предыдущим. Оно не работает! Я открыл глаза, оттолкнулся от стены и стал разбираться, в чем дело. Я быстро понял, что с ним. Ярдман вынул все предохранители. Результат был примерно такой же, как если бы в системе электроснабжения удалили пробки. Но в каждом самолете должны иметься запасные. Я залез в ящик с запчастями. Пусто. Все в карманах Ярдмана.