Дик Фрэнсис - Ради острых ощущений

В маленькой спальне я упаковал свои вещи, похлопал на прощанье по кровати, на которой спал шесть недель, и спустился в кухню, где конюхи как раз обедали. Одиннадцать пар глаз обратились в мою сторону. В некоторых было презрение, в других удивление, кому-то было смешно. Но никто не жалел о моем уходе. Миссис Оллнат дала мне толстый сандвич с сыром, и я жевал его, спускаясь по холму в Слоу, чтобы попасть на двухчасовой автобус в Хэрроугейт.

А куда из Хэрроугейта?

Ни один нормальный конюх не пойдет сразу к Хамберу после такого приличного места, как конюшня Инскипа, даже если его оттуда выгнали. Чтобы не вызвать подозрений, надо скатываться вниз постепенно. Мне пришло в голову, что лучше всего было бы, если бы не я просил работу у Хамбера, а его старший конюх сам предложил ее мне. Этого не так уж трудно добиться – надо только появиться на всех скачках, в которых участвуют лошади Хамбера, и выглядеть с каждым разом все более и более потрепанным и готовым взяться за любую работу, и в один прекрасный день они проглотят наживку, ведь у них вечно не хватает рабочих рук.

Но сейчас мне нужна была крыша над головой. Пока я раздумывал об этом, автобус, подпрыгивая, вез меня в Хэрроугейт. Надо двигаться на северо-восток, поближе к Хамберу. В какой-нибудь большой город, где можно затеряться и где я смогу найти способ убивать время между скачками. С помощью карт и путеводителей, предоставленных мне хэрроугейтской публичной библиотекой, я остановил свой выбор на Ньюкасле, а благодаря сочувствию двух водителей грузовиков прибыл туда ранним вечером и поселился в гостинице на маленькой глухой улочке.

Комната была ужасная, с облезлыми стенами кофейного цвета, ободранным цветастым линолеумом, доживающим свой век на полу, твердым узким диваном и исцарапанной фанерной мебелью. Единственное, что делало ее сносной, это неожиданная чистота и сверкающая новенькая раковина в углу. Но в общем, надо признать, эта комната вполне соответствовала моему облику и моей цели.

Я пообедал в лавочке, торгующей рыбой и жареным картофелем, и пошел в кино, наслаждаясь тем, что мне не надо чистить трех лошадей и задумываться над каждым словом. Настроение мое значительно улучшилось от вновь обретенной свободы, и я даже смог забыть о неприятности с Октобером.

Утром я отослал ему заказной бандеролью вторые семьдесят пять фунтов, которые не отдал в воскресенье в лощине, приложив короткую официальную записку с объяснениями, почему я не сразу наймусь к Хамберу. С почты я отправился в контору букмекера и выписал из календаря все скачки на ближайший месяц. Было начало декабря, и я обнаружил, что до января на севере скачек практически не будет, что, с моей точки зрения, было чертовски некстати и означало пустую трату времени. После скачек в самом Ньюкасле в следующую субботу никаких соревнований к северу от Ноттингемшира не ожидается до Дня подарков [5], то есть больше двух недель.

Размышляя об этом неожиданном препятствии, я приступил к поискам приличного подержанного мотоцикла. Только ближе к вечеру мне удалось найти именно то, что я хотел – мощный «Нортон» с двигателем в 500 кубических сантиметров, ранее принадлежавший теперь уже одноногому молодому человеку, излишне увлекавшемуся скоростными прогулками по Грейт-Норт-роуд. Продавец со смаком посвятил меня в эти подробности, взял деньги и заверил, что машина все еще разгоняется до ста миль, как делать нечего. Я вежливо поблагодарил его и оставил мотоцикл в магазине, чтобы установить новый глушитель, а также руль и покрышки.

В Слоу отсутствие личного транспорта мне не особенно мешало, и вряд ли я стал бы так заботиться о своей подвижности в Поссете, если бы не навязчивая мысль о том, что может возникнуть ситуация, когда мне придется удаляться в спешке. Я не мог забыть журналиста Томми Стейплтона: между Хексамом и Йоркширом он исчез на девять часов, а появился уже мертвый. Между Хексамом и Йоркширом находится Поссет.

Первым человеком, которого я увидел на скачках в Ньюкасле четыре дня спустя, был тот самый черноусый субъект, который предложил мне постоянную работу шпиона в конюшне. Он скромно стоял в уголке у входа и беседовал с лопоухим парнем, которого позже я увидел с лошадью из знаменитой на всю страну скаковой конюшни. Со своего места я заметил, что черноусый передал парню белый конверт и получил взамен коричневый. Деньги в обмен на информацию, подумал я. Причем все дается так открыто, что кажется совершенно невинным.

Я пошел за черноусым, когда он, завершив свою сделку, направился к киоскам букмекеров в Таттерсоллз. Как и в прошлый раз, он, по-видимому, всего лишь изучал расценки на первый заезд; я же, как и в прошлый раз, поставил несколько шиллингов на фаворита на случай, если меня увидят. Обойдя всех букмекеров, он, однако, так и не сделал ставки, а вернулся обратно, к ограде, отделяющей загон от собственно круга. Здесь он как бы случайно остановился рядом с крашеной рыжеволосой женщиной в желтоватом леопардовом жакете и темно-серой юбке. Она повернулась к нему, и между ними завязалась беседа. Через некоторое время он достал из нагрудного кармана коричневый конверт и вложил его в программу скачек, а потом он и женщина незаметно обменялись программками. Он отошел от ограды, а она опустила программу с конвертом в большую блестящую черную сумочку и защелкнула замочек. Из своего укрытия за последним рядом букмекеров я видел, как она направилась к входу в клуб и вошла на площадку с надписью «Для членов клуба». Туда я не мог за ней последовать, но я поднялся на места для публики, откуда мог наблюдать за ней. Похоже, ее хорошо знали. Она несколько раз останавливалась и разговаривала с разными людьми – сгорбленным стариком в мягкой шляпе, жирным юнцом, который все время похлопывал ее по руке, двумя закутанными в соболя женщинами и группой из трех мужчин, которые громко смеялись и закрыли ее от меня, так что я не видел, передала ли она конверт кому-нибудь из них.

На круг легкой рысью выехали лошади, и толпа двинулась на трибуны смотреть заезды. Рыжеволосая женщина растворилась в публике на трибуне для членов клуба, приведя меня в отчаяние своим исчезновением. Состоялся заезд, и фаворит обошел всех на десяток корпусов. Толпа одобрительно зашумела. Все стали спускаться с трибун, я же остался на месте в надежде снова увидеть рыжую даму в леопардовом жакете.

И она действительно появилась. В одной руке у нее была сумочка, в другой – программа скачек. Снова остановившись, на этот раз возле низенького толстого человечка, она поговорила с ним и двинулась в сторону букмекеров, чьи киоски стояли вдоль перил, отделяющих Таттерсоллз от клуба, причем выбрала киоск, ближайший к трибунам, а значит, и ко мне. В первый раз я отчетливо видел ее лицо: она была моложе и проще, чем я ожидал, с большими промежутками между верхними зубами. Она сказала пронзительным металлическим голосом: – Я хочу рассчитаться, Биммо, дорогой. Открыв сумочку, она вынула коричневый конверт и вручила его маленькому человеку в очках, надпись на киоске которого гласила «Биммо Богнор (основан в 1920 году), Манчестер и Лондон». Мистер Биммо Богнор взял конверт, положил его в карман пиджака, и его сердечное «спасибо, крошка» донеслось до моих настороженных ушей.