Наталья Солнцева - Торнадо нон-стоп

Пистолет приводил Дениса в восторг, но он не собирался пускать его в ход. Во-первых, дед хранил его в московской квартире, как зеницу ока, а во-вторых, слишком громкий звук портил все впечатление от разыгрываемой сцены. Грохот, дым, пороховая вонь…Грубо! Неизящно. Ну, куда это годится? Исполнение мастера должно быть виртуозным!

Нож был Денису гораздо больше по душе. Трофейный немецкий нож, доставшийся деду в одной из схваток с немецким лазутчиком. Гладкое острое лезвие играло на свету подобно алмазу. Денис ощущал что-то сродни сексуальному возбуждению, гладя холодное, жгучее тело клинка. Он представлял себе, как это сверкающее лезвие легко и беззвучно входит в живое человеческое тело, неся неотвратимую гибель. В самой этой неотвратимости было что-то от рока, от мрачного величия героев древности, от силы, неумолимой, как судьба…

– Чувствовать себя вершителем судеб, – вот наивысшее наслаждение, доступное смертному! – шептал Денис, засыпая под шорох старого сада и тонкое гудение комаров, которых на даче было полно, благодаря заболоченной речке, протекавшей в низине, между поросших соснами возвышенностей.

К Елизавете Павловне, маме Маргариты, изредка приезжал высокий бравый полковник, Вадим Алфеев. Иногда полковник приезжал на служебной машине, привозил из Москвы вино, булки, круглый сыр, колбасу и апельсины. Они втроем сидели на веранде, пили чай с вареньем, беседовали. Наверное, полковник ухаживал за Елизаветой Павловной, во всяком случае, он называл ее Лизой, а Маргариту – Марго. Денису это страшно не нравилось. Он считал, что только он имеет право так называть соседку по даче. Марго! Так звали знаменитую королеву Наваррскую из романа Дюма [17]. Денис перечитал их все, и был от них в восторге. Вот где плелись настоящие интриги! А нынче… Эх!.. Ну, да ничего не поделаешь!

Единственное, что Дениса не совсем устраивало в романах Дюма, – это неправдоподобие характеров и поведения героев. Они должны были вести себя куда круче! Из женщин Марго была, конечно, самой привлекательной. Но далеко не такой, как в романе. Денис много читал об этом периоде французской истории, и образ прекрасной Марго вырисовывался другим. Это была легковозбудимая, постоянно ищущая наслаждений женщина, весьма несдержанная в своих любовных порывах, готовая отдаться любому гвардейцу, если он соответствовал ее вкусам, – то есть был достаточно силен и по-мужски хорош собой. Наличие развитых мышц и прочих мужских достоинств играло для Марго решающую роль: восторги любви она ценила не меньше, чем власть и богатство.

Наблюдая за другой, современной Марго, своей дачной соседкой, Денис приходил к выводу, что все женщины в этом смысле одинаковы. Просто одни скрывают свои инстинкты, а другие нет. Инстинкты могут до поры, до времени, спать, но они присущи всем представительницам прекрасного пола. Просто не каждому мужчине дано их разбудить. Себя он к таким недотепам не причислял. Он вообще начал считать себя мужчиной с десятилетнего возраста, и это было само собой разумеющимся.

Итак, прекрасная Марго не пожалеет, что ей придется отдаться Денису, – он был просто уверен в этом. В свои четырнадцать лет он был прекрасно развит, напрочь лишен мальчишеской угловатости и неловкости, имел красивое тело и чистое лицо с большими карими глазами, обрамленными длинными ресницами. Главное – это выждать, найти подходящий момент, чтобы никто не смог помешать.

Мама Маргариты иногда уезжала в Москву по своим делам, но это бывало очень редко. Она работала учительницей в музыкальной школе при консерватории, по классу виолончели. Поэтому все лето она проводила на даче: у детей были каникулы, и у нее тоже. Виолончель в огромном кожаном футляре она привозила с собой в Мамонтовку. Инструмент стоил дорого, и она боялась оставлять его в коммуналке. К тому же Елизавета Павловна любила играть сама и занималась летом с Маргаритой. По вечерам густые, стонущие звуки виолончели вызывали у Дениса сладостную тоску в сердце. Он узнавал эту мелодию, – томительную и страстную «Элегию» Массне [18], – представляя себе, как Маргарита держит виолончель между ног и медленно водит по струнам темным смычком. Подол ее платья при этом высоко приподнимается, открывая нежные, округлые колени, мягко светящиеся в полумраке комнаты, где темно-коричневые плюшевые шторы закрывают окна, и стоит запах дерева, горящих свеч и канифоли [19]…

Елизавета Павловна поддерживала знакомство с дедушкой и бабушкой Дениса, и иногда они с Маргаритой приходили в гости или приглашали к себе. Взрослые пили чай и разговаривали, а молодежь играла в карты или шахматы. Денис не любил эти длинные вечера, наполненные сдерживаемой скукой и пустыми беседами о погоде или последнем фильме. Маргарита проигрывала ему и в карты, и в шахматы, и он пришел к выводу, что тело у нее гораздо привлекательнее, чем ум. Говорить с ней было явно не о чем, а то, что он задумал, невозможно было осуществить в присутствии взрослых.

Однажды, Елизавета Павловна пригласила в гости одного Дениса. Она явно ему симпатизировала и называла его «демоном [20]», имея в виду Лермонтовский образ. Маргарита напекла пирогов с вишнями и малиной, заварила чай с мятой. Стол накрыли на веранде, которую продувал теплый ветерок, принося из сада запах крапивы и зеленых яблок. Высоко в прозрачно-зеленом небе стоял тонкий серп месяца, сверкая, как драгоценность в короне восточного владыки.

Приехал полковник Алфеев, привез ветчину, сливочное масло, торт и несколько бутылок белого вина. Вино было холодное и слегка кружило голову. Елизавета Павловна все время смеялась, особенно, когда полковник целовал ей руку. У Маргариты раскраснелись щеки, и, когда она наклонялась, в вырезе платья виднелась грудь. Денис умел наблюдать, и заметил, как полковник несколько раз посмотрел туда, в вырез Маргаритиного платья, и как напряглось его выбритое, волевое лицо, с тяжелым раздвоенным подбородком.

Стемнело. Елизавета Павловна пригласила всех в дом, в просторную комнату с коричневыми шторами и старинным диваном у печки. На стенах комнаты висели фотографические портреты женщин с пышными прическами, в театральных костюмах; мужчин во фраках, в старомодных меховых шубах.

– Это мой дедушка, знаменитый тенор! Он даже в Большом пел, – сказала Елизавета Павловна, зажигая свечи в бронзовых канделябрах. – У нас вся семья музыкальная!

В доме было электричество, но хозяйка любила проводить вечера при свечах.

– Как в старые добрые времена! – говорила она, вспоминая, как к ним в гости приходили певцы, художники и композиторы, кажется, бывал даже сам Рахманинов [21].

Этого она, разумеется, помнить не могла, а знала по рассказам родственников, в основном, уже покойных.