Борис Кригер - Южные Кресты

«Все мы избранники, но нам тоже когда-нибудь вынесут приговор!» – многие месяцы дребезжали в Сенином мозгу слова Камю, и вот теперь Вечнову нечего было ждать. Приговор, окончательный и бесповоротный, был вынесен! Приговор на всю оставшуюся вечность, потому что такое из памяти уже не сотрешь.

«Просто поразительно, насколько Кафка был наивен, – думал Сеня свои гробовые мысли, словно перебирал бесконечные четки. – У Йозефа К. все гораздо светлее и безоблачнее, чем у меня, хотя более депрессивную книгу найти трудно. Людоедская реальность гораздо более проста и непритязательна. По почкам и в наручники – вот вам и весь разговор. А к нему уважительно, с подходом. На «вы»… Европейская культура, утонченная литографическими пасторальностями, избыточным образованием, веками изнеженной веры в чуму, непременно минующую лучшую часть человечества… А потом у нас с Йозефом начинается суд. Суд один на двоих, суд без конца и без начала, общий на всех, для экономии государственных фондов, как братская могила, на дешевом надгробье которой нас самих заставят надписать свои имена, и мы в предсмертном волнении напишем их с орфографической ошибкой или вовсе забудем, надписав только Йозеф К. или Семен В.

У Йозефа в зале суда очень темно, и у меня тоже, на нас обоих экономят, не желая платить за свет, да и зачем, ведь мы оба мало что понимаем даже при свете… При свете хуже, ибо у меня видны побои на лице, а человек с побоями разве может быть невиновен? Если били, значит, было за что. Раз вмазали – значит, точно – ублюдок, и надо добавить еще. Напасть на подранка и добить. Навалиться кучей и вырвать сердце. Мы с Йозефом только предполагаем, что осуждены, но едва ли спрашиваем себя, какое нас ждет наказание. Я всегда мечтал иметь брата, и теперь он у меня есть. Мой брат-близняшка, Йозеф Кац. Конечно, же, его фамилия Кац. Он просто взял другую фамилию, чтобы нас не путали во время следствия и казни. Сначала мы оба сомневаемся, будем ли наказаны вообще, но у Йозефа жизнь идет своим чередом, а моя пущена под откос, искромсана ножницами, поругана и испепелена окурками вонючих сигареток! Я даже бросил курить в тюрьме, уж больно интенсивная конкуренция за сигареты. Все равно отберут, да еще изобьют. А так – здоровый образ жизни, спасибо пеницитарной системе, поправила здоровье, свистоблудка!

С Йозефом, опять же, обходятся очень вежливо до самого конца. Спустя довольно большой промежуток времени два хорошо одетых и вежливых господина приходят к К. и приглашают его следовать за ними. С величайшей учтивостью они ведут К. в безлюдное место за городом, просят положить голову на камень и перерезают ему горло. Перед тем как умереть, Йозеф говорит лишь: «Как собака». Хотя, впрочем, кажется, ему ударяют ножом в сердце… Ведь с перерезанным горлом не поговоришь…

А меня забыли зарезать! Это я – как собака! Это мне самому теперь приходится доводить дело правосудия до конца! Выжить через смерть! Какое интересное решение! Обязательно выжить… в этой фантастической реальности смрада и побоев.

Реальность гораздо мрачнее фантасмагорий. Они, эти родовые депо человеческих страхов, стоят, обрамленные в красивые переплеты с золотым тиснением. А реальность дышит мертвечиной в лицо. Реальность пахнет тюремной парашей и тычет кулаками в зубы! Бьет ногами в пах, да так, что темнеет в глазах! Вот что такое реальность, в существовании которой столь интенсивно сомневаются мудрилы от философии. Ткнуть их мордой в парашу – и все их великоученые заморочки сразу отпадут! Декарта – мордой в парашу! Каково?

Кафка страдал клинической депрессией и страхом публичных мест, – я тоже, видимо, страдаю клаустрофобией, ибо хочу коллапсировать сам в себя под давлением этих тюремных стен. Ну, а депрессия моя благоприобретенная, что, в общем, вполне уравнивает нас с Кафкой. Это делает меня, с позволения сказать, неокафкианцем.

Это я как собака – приговорен, но недорезан. Йозеф не знает, в чем его обвиняют. Но я-то знаю! В том, что от нечего делать попытался объяснить хохлушке-идиотке по ее же просьбе, что такое Йом-Кипур, помог попутчикам, не говорящим по-английски, купить билеты и забронировать гостиницу! Всё! Не убивал, не грабил, не насиловал! А надо было бы, раз все равно сидеть! Причем, возможно, еще и помиловали бы, за убийство-то да за насилие! Вон людоедов выпустили, а они ведь мужика кокнули! А я забронировал гостиницу для дебильных попутчиков – и меня обвинили в контрабанде живого товара. Так можно обвинить в чем угодно. Вы выпили чашку кофе? Вы – террорист. Вы читали газету? Вы – изменник. Вы купили своему ребенку игрушку – вы растлитель малолетних! Вот в чем главное мое отличие от героя Кафки. Я – реален. Реален настолько, что единственный выход, который мне остается – это убить себя. И плевать на месть. А что месть? Если б мне была дана сейчас такая воля нажать на кнопку – такую прикрытую стеклом красную выпуклую кнопку, просто прижать кожу подушечки указательного пальца к ее красной, опрятно выпуклой поверхности – и уничтожить мир, я бы сделал это, не задумываясь.

Да он и сам себя обязательно уничтожит и без моего указательного пальца! Ведь это только вопрос времени, когда указательный палец какого-нибудь, такого же истерзанного человека, как я, придет в соприкосновение с ядерным пультом или чем-нибудь еще. Мир ведь находится перед той же дилеммой, что и я. Для него единственный способ выжить – это совершить самоубийство.

А что месть? Я ее уже совершил. Несчастная галка Кафка (конечно же, галка, а кто еще? Ведь по-чешски «кафка» означает «галка»), «клетка пошла искать птицу». Эта клетка меня и нашла, а кафка-галка оказалась в заточении собственной грудной клетки, пораженной чахоткой… Так вот, эта галка как-то нацарапала трясущимся в чахоточной лихорадке клювиком в своем дневнике, который завещала уничтожить после своей смерти, но галку не послушали и опубликовали, а я воровато подглядел ее запретные мысли… Эта кафка-галка сказала, что «неведома разница между совершенным и задуманным убийством». Если я задумал задушить старуху – значит, я уже ее задушил. Задумал убить судью – значит, уже убил. А что еще могли сотворить с реальностью его галочьи, измученные туберкулезом мозги? Спасибо, Кафка, ты облегчил мне задачу. Впрочем, если «неведома разница между совершенным и задуманным убийством», то нет разницы и между совершенным и задуманным самоубийством. Так что и в этом ты мне помог, несчастный Франц. Да будет тебе земля пухом! Ты слишком рано умер! Ты пропустил все самое главное! Я бы хотел посмотреть, что написала бы наша галка, поглядев на огни Треблинки и Освенцима, в которых сгорели ее любимые младшие сестрички!

Недаром Камю говорил, что мир Кафки – это невыразимая вселенная, где человек позволяет себе болезненную роскошь ловить рыбу в ванне, зная, что там он ничего не поймает. В этом мире нечего ловить! «Мол, видишь сам, здесь нечего ловить!» Я всю жизнь пытался, и всё, что сумел выловить, – это нелепый приговор в поганой стране, на обреченной планете, как кукле-марионетке, вращающейся в абсолютно бессмысленной Вселенной.