Борис Кригер - О грусти этих дней кто, как не я, напишет...

* * *

О грусти этих дней,
Когда последний вестник
Из лиственных клочков
Вращается на месте
Свинцеющих небес,
Волнения не без,
Сложу немые песни
Для нежных паучков,
Хоть им не интересней
От песен, не теплей…

И холодом несёт
С арктического тыла,
И даже голова
Как будто бы остыла,
И замирает вновь
В растениях их кровь,
Текущая по жилам,
Весёлая сперва,
Но ей совсем не мило
Вновь превращаться в лёд…

О грусти этих дней,
Когда дыханье тише
И нет в печи огня,
Кто, как не я, напишет?
Уже в который век,
В миру твоих опек,
Под ласковою крышей,
Напишет, как не я?
И кто, если не мы же,
Прочтём это скорей…

* * *

Ища покровительства рифм
В сетях молчаливого танца,
В глубинах рояльного глянца
Мы видим кружение нимф.

И прелесть далеких Тулуз,
Скорее, придуманных вовсе,
Мы всласть сфантазируем после
С участием опытных муз.

Не чтя уже выцветший шарм
По сущности дикой Европы,
На тонких папирусах что–то
Оставило время не нам.

И травами словно целясь,
Отварами редких растений,
Селю я тебя в средостенье,
И плача, и тихо молясь.

Молясь, чтобы что–то понять,
Молясь, чтобы выгадать время,
Немыми молитвами теми
Хоть как–то рассудок занять.

Клянясь, что протиснусь я сам,
Где сходятся жизни и лица,
Но нам мировая столица
Всегда была где–то не там.

Но нам был не там даже храм,
Но нам всё хотелось по–свойму.
И мир нас в тугую обойму
Впихнул, лишь сложив пополам.

И ставя превыше всего
Значение слов и сюжетов,
Нас вечность поглотит за это,
Так и не сказав ничего.

* * *

Со дня творенья ласковый кристалл
Твоих зрачков, не ведая подвоха,
Меня в себе послушно отражал,
Не понимая, что же в этом плохо?

Я там, селясь, разведывал углы,
И разносил по комнатам предметы,
И составлял грузинские столы,
Чиня застолья для немого света!

Ты провожала птиц за облака,
Куда ещё податься бедным птицам,
А я лежал и мирно мял бока,
Своим недонаписанным страницам…

И разнеся по всей твоей земле
Причины слез, как прах твоих пернатых
С прозваньем Феникс, я таил в себе
Твоих зрачков бездонные караты!

* * *

Дома стареют медленней, чем люди,
И не дают себя разубеждать
В необходимости неспешно ждать
Того, что будет и чего не будет.

Дома стареют медленней, чем мы,
И даже ещё медленней, чем мысли,
Кружа пылинки капельками жизни
В просветах окон и чуланной тьмы.

Мы заполняем их немой каркас
Своими недожитыми речами,
Они их доживают вместе с нами,
И после нас, и даже вместо нас.

Ни шум дождя, ни ветреная ночь
Не может заявить себя последней,
Стуча дверями в замкнутой передней,
Стараясь стуком тем часам помочь.

В домах стареют книги и цветы,
Засушенные в выцветших страницах.
Ах, что же тем столетним книгам снится?
Всё чьи–то пальцы, вздохи да мечты.

* * *

Большую часть бытия посвящая
Разглядыванию вещей,
Подробному рассмотренью
Трещинок на буфете,
А также всегда прощая
Всё за похлебку щей,
За сонное истощенье
Пепла на сигарете,

Жизнь проникает в быт
Струйкой того тепла,
Что сочетает в дне
Сотни его пределов,
И лабиринт корыт,
Полных до края тла,
Не соблазняет бег
Неразведённых стрелок.

Так начинает день
Крышечка от чернил
Серною кислотой
Сонного разговора,
И протяженьем в жизнь
Столбики от перил
Строго хранят покой
От неземного взора.

Ставнями шелестя,
Как черноухой жестью,
Суммами перечтя
Всё, что имеет смысл,
Вьётся, жеманясь, спя,
Ссорясь и греясь местью,
То, что, увы, нельзя
Звать гордым словом мысль.

Разбередя себя
И возникая снова,
В строгом учете знаков
И недоимке слов
Корчится, теребя,
В кожных моих покровах
Ниточка зодиаков
Генов моих дедов.

К обнаружению таблички из Первого Храма с капельками золота от расплавившейся при пожаре кровли

На маленькой табличке письмена
В ложбинках букв, запомнивших паденье
Калёных капель золочёной кровли,
Разбередя немую боль ли, кровь ли,
Мой бедный Храм, заплакавший в гореньи,
Исторг родного Бога имена.

За что? Мне больше негде горевать!
Нет больше груд неравенства ступеней,
Не позволявших, восходив, забыть,
Куда восходишь! Негде мне завыть
И разбросать на жёстких плитах пени,
Которые мне некому подать!

За что лишил меня мой строгий Бог
Простого чувства значимости духа
И принадлежности к единой цели?
О чём мне капли золота пропели
И донесли сквозь эхо в область слуха
То, что я зреньем ощутить не мог?
* * *

Мы сетуем на быстротечность! Hу?
Виним в несправедливости тугие,
Страдающие паранойей стрелки!
А между тем, сии упрёки мелки,
Как, может быть, наверно, и другие,
Поставленные Господу в вину.

Итак, взгляните, мы живём меж скал
Застывшего промеж мгновений время,
Для нас опрысканного на бегу
Внезапным клеем липкого рагу,
Изваренного из сухого семя
Полей, в которых Млечный Путь скакал.

На острие стальной калёной мглы,
На самом кончике застывшей битвы,
Едва достигшей апогея в том,
Что называют всуе бардаком,
Мы поселились на разрезе бритвы
И обживаем острые углы.

* * *

Я в таинствах немого примирения
С негодными предательскими снами
Нашёл свое утраченное кредо,
Как краешек разлитого варенья
Собой являет грозное цунами
Для всех, кому ещё бездонней небо.

Я обнимаю тех, кто изневолен
Своей души изъеденным мочалом,
И возвращаю горький поцелуй
Тому, кого залил бы алкоголем
И позабыл бы все его начала
Средь первозданных одиноких струй.

Так возникая в отраженьи судеб,
Растянутых в тугие струны буден
В несовершенных святотатствах уст,
Мой жалкий профиль, утомлённый трутень,
Бежит от края, что чрезмерно люден,
К иному краю, что чрезмерно пуст.

* * *

Мне ещё многому так надо научиться,
Мне ещё многому так надо научить.
Такая сложная наука — просто жить
И не ловить за хвост несчастную синицу.