Александра Маринина - Воющие псы одиночества

Господи, если бы знать, что на самом деле это так страшно, так невозможно страшно… Или не Господи, а дьявол? Или кто там еще искушает нас, обещая, что один раз будет очень тяжело, зато потом все наладится, и в следующий раз уже не так страшно, а потом легче, и легче, и легче… А главное - после этого первого раза сразу же все встанет на свои места, тяжесть упадет с плеч, и ты поймешь, что все было не зря, не напрасно. В первый раз так и случилось, тяжесть упала, и стало легко дышать, и можно было снова поднять голову и жить дальше, и казалось, что второй раз будет легче. Но во второй раз все равно страшно. А в третий?

- Со мной никто еще так не разговаривал…

Эти последние слова все еще звучат в ушах, и этот последний взгляд, доверчивый, восхищенный, все еще прожигает мне щеку, хотя сами глаза уже мертвы, и голос, теплый и чуть удивленный, никогда больше не вырвется из этой гортани, заключенной в нежную оболочку белой кожи, покрывающей шею. И уже другой голос, властный, пугающий, набирает силу в воспаленном мозгу, напоминая: мне все равно, как ты убьешь, но на теле должна остаться метка - розовый шелковый бантик, приколотый к волосам.

Бантик лежит в кармане, приготовлен заранее. От ужаса происходящего пальцы внезапно обретают какую-то сверхчувствительность, и шелковая ткань кажется на ощупь шершавой и жесткой, как наждачная бумага. Мелькает несуразная мысль о том, что продавщица в галантерейном отделе универмага обманула и подсунула вместо шелковой ленты дешевую синтетику. Надо перестать думать и довести дело до конца.

Приколоть бантик к волосам. Достать заколку-невидимку, которая никак не выковыривается из карманного шва. Нагнуться. Дотронуться до пряди волос. Мертвая прядь. Мертвых волос. На мертвой голове мертвого человека. Зажмуриться, ничего не видеть, потом открыть глаза и убедиться, что это только сон…

А вода в ванной все шумела и шумела. Георгий недовольно поморщился, переменил позу, высвобождая затекшую ногу, огляделся в поисках телевизионного пульта. Вечно она засовывает его в самые неожиданные места и потом подолгу ищет, разбрасывая все, что попадается на пути. Зачем он тут сидит? Чего дожидается? Сейчас она выйдет из ванной и… Что? Кинется к нему в объятия? А потом, удовлетворенная и притихшая, снисходительно спросит, какой подарок он хотел бы получить к Пасхе? Ничего этого не будет, потому что сегодня она не в настроении. Сегодня она опять… Появилась среди ночи, взбудораженная, нервная, бросила, выходя из машины, косой взгляд на Георгия, терпеливо сидевшего возле ее дома на скамейке.

- Зачем ты здесь? - спросила сквозь зубы, полуобернувшись через плечо. - Я тебя не звала.

- Мы давно не виделись, - виновато пробормотал он.

- Ну и что? Это дает тебе право меня караулить? Ты должен приходить только тогда, когда я тебе звоню и мы договариваемся. Сколько раз нужно повторять, чтобы ты наконец запомнил?

- Я могу войти? - покорно вздохнул он.

В тот момент он еще надеялся, что она просто задержалась в гостях, ездила куда-то далеко, потому и вернулась поздно. Войдя следом за ней в квартиру, заметил при ярком свете запавшие страшные глаза, обведенные серыми полукружьями, и понял, что все повторяется. Ярко-алые узкие брючки в точности совпадали по цвету с губной помадой и мягкой кожей, из которой сделана изящная сумочка, все остальное в ее облике было черным вплоть до лака на ногтях и украшений с ониксами. И такими же черными и жуткими были ее глаза. Ведьма, прилетевшая с шабаша. Единственной вещью, выпадавшей из образа, был пакет, обычный пакет из супермаркета, в таких покупки носят.

Она бросила пакет прямо у двери, словно тут же забыв о нем, и молча ушла в ванную. Георгий знал, что теперь она будет долго стоять под душем, словно не моется, а отмывается от чего-то липкого и мерзкого, потом нальет воду в ванну, бросит ароматические и расслабляющие соли и будет лежать не меньше получаса, потом выйдет, обернутая большим полотенцем, пройдет, не говоря ни слова, в спальню и закроет за собой дверь. Она не будет спать, нет, просто полежит минут тридцать-сорок. Потом выйдет и спокойно и твердо потребует, чтобы он ушел. Никакой близости, никаких ласк, никаких разговоров. Он покорно уйдет и станет ждать ее звонка, но позвонит она не раньше чем через две недели. Так уже было раньше несколько раз. Она ничего не объясняет и ни за что не просит прощения, она просто делает так, как считает нужным и как ей удобно, а он терпит, потому что у нее есть деньги. А у него их нет.

Зачем он тут сидит? Чего ждет? Очередной подачки в виде модной куртки или стильных часов? Честно говоря, было бы очень кстати, но сегодня, совершенно очевидно, не обломится ему. Ждать придется как минимум две недели, а ведь уже тепло и носить зимнюю куртку как-то не по сезону. А если не ждать? Если попробовать не пойти у нее на поводу? Ну что она сделает? Убьет его? Кишка тонка. Выгонит? Так она и без того его выгонит, только не сразу, а когда выйдет из спальни. Чем он рискует?

Ноги снова затекли, Георгий поднялся, немного походил по комнате, чтобы размяться, дошел до окна, выглянул на улицу, сделал несколько шагов к входной двери и споткнулся о брошенный пакет. С досадой пнул его ногой и наклонился, чтобы поднять. Из пакета выпала черная вельветовая куртка. И что-то непонятное, лохматое. Парик? Да, парик. Длинные каштановые кудри, слегка отливающие медью. Странно… Зачем ей парик? Совсем недавно она постриглась. Зачем было стричься, если ей нравятся длинные волосы? Оставила бы как есть. Чепуха какая-то. Вечно она пытается сделать себя, получше, попривлекательнее, то с прическами мудрит, то с макияжем, то с одеждой, хочет выглядеть моложе и сексуальнее. А зачем? Кому она нужна-то, кроме него, Георгия? Кто на нее позарится?

Хотя… ведь ездила же она куда-то. Для кого-то надевала и парик этот патлатый, и молодежного покроя куртку. Неужели нашелся любитель несвежего тела? И ведь это уже не в первый раз.

Он еще раз с силой ударил по вывалившемуся из пакета содержимому, парик взмахнул крыльями-локонами, отлетел и приземлился на пороге комнаты, а куртка испуганно забилась в угол.

Решительно рванув ручку двери, Георгий вошел в ванную. Что ни говори, а выглядит она очень даже прилично для своих лет, подумал он, имея в виду, конечно же, не ванную комнату, а находившуюся в ней женщину.

- Где ты была? - громко спросил он, стараясь при помощи децибел придать себе храбрости. - Мне надоели твои постоянные отлучки.

- Ничем не могу помочь, - равнодушно бросила она. - Если что-то надоело тебе, то это проблема твоя, а не моя.

- Так все-таки, где ты была?