Роберт Кемпбелл - Нам не страшен Хуливуд

Он завернул под первый попавшийся кров – и очутился в кинотеатре для взрослых. У билетерши в прозрачной будке тело напоминало россыпь влажных подушек. На постели, на которой занимались чем угодно, кроме спокойного сна. Взяв деньги и оторвав билет, она смерила посетителя столь убийственным взглядом, что ему показалось, будто его сейчас задавят ляжками или задушат грудями. И эта внезапная, с трудом сдерживаемая ярость объяснялась просто: она поняла, что этот клиент не стал бы спать с нею, даже если это было бы вопросом жизни и смерти. Ухмыльнувшись акульим оскалом, она назвала его дорогушей.

Да и на кого она охотилась, сидя в билетной будке в шесть утра, подумал Свистун. Это же противоестественно. На такое могла бы решиться лишь настоящая вампиресса.

Матовый свет, которым был залит кинозал, напоминал туманное и ненастное утро на улице. Красные лампочки на выходе лишали помещение приватности, в поисках которой и завернул сюда Уистлер. Без особых усилий он мог различить лица других посетителей. Их, правда, было немного. И все – пожилые люди. В ожидании чуда, которое снизойдет с экрана и вернет им молодость. Руки известно где. Сердца – неизвестно где.

От Свистуна в его мокрой одежде пахло, как от бездомного пса.

На экране прехорошенькая девица занималась с юношей тем, что сулило обоюдное удовольствие. Так ли это на самом деле? – подумал Свистун. В конце концов, соски у нее стояли торчком, да и вся грудь раскраснелась. Когда нажмешь на нужные кнопки, тело реагирует автоматически. Мигрень и отвращение преодолеваются моментально.

У девушки было лицо ребенка-переростка. Усыпанное веснушками. Но вместе с тем очень милое. В Нью-Йорке он знал добрую сотню таких девиц. И видел тысячи приезжающих в Хуливуд, сохраняя это очарование. Надкусывающих отравленное яблоко. Какого черта, подумал он, пожимая плечами. Мир рушится. Так кому какое дело до еще нескольких целок, которым суждено, подобно жене Лота, превратиться в камень?

Он вспомнил об одной девице из далекого прошлого. Ее звали Сьюзи. У нее была хата в одном из тех фантастических отелей, что выстроились вдоль по Сансету. Ее спальня находилась в башне и была круглой формы. И кровать тоже была круглой, а вокруг все было застеклено, так что, отзанимавшись любовью со Сьюзи, ты мог откинуться на подушки и пересчитать все машины на ближайших парковках. Она была самой красивой потаскухой во всем этом городе. Она была живой легендой.

Рассказывали о том, как в ночь перед женитьбой на восходящей кинозвезде в спальню к Сьюзи ломился киногерой мужского пола. И вовсе не ради прощального пересыпа. Нет, он умолял Сьюзи убежать с ним. Она, улыбнувшись, сказала, что такое похищение обернется ему всего в пятьдесят баксов, потому что надо же ей сделать ему свадебный подарок. И эта история была подлинной.

Свистуну она давала за так, потому что находила его хорошеньким, как птичка, а его темно-карие глаза, как она утверждала, заставляли ее кончить от одного взгляда на них. Она называла его своим принцем.

Они расстались, как это случается в Хуливуде. Через двадцать лет Свистун повстречался с Аль Листером, старым частным сыщиком, который обделывал для Сьюзи кое-какие делишки. Главным образом доставал порошок или травку. Сьюзи бесплатно давала и ему – потому что ей было жаль парня и потому что она терпеть не могла расплачиваться наличными. Листер, в отличие от Свистуна, не утратил с нею контакта. И он знал, где она живет.

Листер как раз собирался повидаться с нею, а потом где-нибудь поужинать. Он понимал, что Свистуну не больно-то понравится его общество, если не предложить ему какой-нибудь приманки. Вот он и решил посулить ему Сьюзи в порядке аперитива. Она жила в задрипанном домике, Стоящем посредине выстриженного газона, в Северном Голливуде. Когда она подошла к дверям, встречая гостей, Свистун обмер. Волосы у нее были по-прежнему белокурыми, а глаза по-прежнему синими. И лицо у не было по-прежнему красивым – с изящно изогнутым ротиком и восковым носиком. Но весила она сейчас, должно быть, триста фунтов.

Когда Листер сказал: "Ты ведь помнишь Свистуна, верно, Сьюзи?", она ответила: "Ага, конечно же" – и чмокнула его в щеку. Свистун понимал, что она отнюдь не рада встрече с ним, потому что она постарела и раздалась в ширину, да и сам он больше не был маленьким принцем. Но все же она пригласила его зайти и предложила выпить.

Они посидели в гостиной, обставленной мебелью с распродаж. Сказать им друг другу было нечего. В углу, в своего рода алькове, она повесила собственную фотографию в двадцатилетнем возрасте, когда она была самой красивой потаскухой во всем Хуливуде, и фотография была чуть ли не во всю стенку. А вокруг было воздвигнуто нечто вроде алтаря и горела дюжина свеч. Свистун, прикончив свой коктейль в два глотка, пробормотал какие-то извинения. С некоторыми делами лучше всего управляться побыстрее.

Между прошлым и настоящим зияет бездна.

На экране любовью сейчас занимались две парочки одновременно.

Свистун заметил, что у него стоит, и это настроило его на грустный лад. Так что он побыстрей ушел отсюда, пробрался под дождем на стоянку «Милорда», залез в свой «шевроле», поехал домой и попытался заснуть.

Солнце светило сквозь туман над холмами. Снизу, навстречу его лучам, поднимался дым цвета табачной жвачки. Сквозь пелену дождя и тумана пробился один-единственный луч, как палец, случайно проткнувший покров, за которым скрывается пустота.

Кейп поднял трубку, не дожидаясь, пока отзвенит первый звонок. Это вновь был Буркхард.

– Еще какие-нибудь новости? – после обмена приветствиями спросил Кейп.

– И да, и нет, – ответил Буркхард.

– Женское тело уже осмотрели?

– Голова у нее отсутствует – что верно, то верно.

Кейп промолчал. Просто подвесил в разговоре, подобно камню на ниточке, молчание.

– Тело женщины азиатского происхождения в возрасте между двадцатью и двадцатью пятью. Возможно, это вьетнамка, – сказал Буркхард.

– С чего вы взяли?

– Ну, кое-что мы в таких вещах понимаем. У японок дрябловатая кожа. У кореянок толстоваты ноги в коленях. У китаянок плоскостопие и вдобавок большая задница. А у этой женщины кожа была прямо-таки жемчужной.

Далеко не каждый способен с таким восхищением говорить о мертвом теле, подумал Кейп.

– Умерла она уже давно.

Лежалый труп. Ничего себе.

– Должно быть, была сайгонской проституткой. У нее соответствующая татуировка на бедрах.

– Какая именно?

– Изображение бабочки.

– Часто попадались такие?

– Достаточно часто.

– Ее забрали из морга?

– На пальце ноги вроде бы был номерок. След остался, а самого номерка нет.

– Картотеку уже просматривали?