Роберт Кемпбелл - Волшебник Хуливуда

– На улице его называют жоржиком-моржиком или Игроком. – Свистун несколько расслабился. -Я все еще разыскиваю его.

– На общих основаниях? Или положил на него особый глаз?

– У меня возникло впечатление, будто он сильнее всего связан с Гочем, но…

– А откуда взялось это впечатление?

– Сам не знаю. Но когда мы с ним разговаривали по телефону, мне показалось, что это рассорившиеся друзья или любовники. По меньшей мере. Джордж был зол на Гоча. Но ощущение, знаете ли, самое смутное.

– Я это понимаю. – Речь зашла о сыщицкой интуиции, и Джексон решил польстить Свистуну. -Поищем как следует этого джорджи-морджи.

– Ему больше нравится, когда его называют Игроком.

– Да как угодно.

– Ну, и что же у нас остается за вычетом чисто деловых телефонов? Владелец фотостудии Рааб.

Свистун заметил, как пристально смотрит на него Джексон, готовый уловить малейшую реакцию.

– С Раабом я не контактировал. Даже не пытался. А что, в связи с ним есть что-нибудь, чего я не знаю?

Джексон и Лаббок снова переглянулись. Они поняли друг друга без слов.

– На нем столько говна, на этом Раабе или Раймонде Радецком, что можно двадцать раз пропустить его через стиральную машину, а всего не отстираешь.

– Ну, так что же? – спросил Лаббок.

– Вы хотите со мной чем-нибудь поделиться? – вопросом на вопрос ответил Свистун.

– Мы с тобой уже поделились. Единственное, что мы узнали от тебя: ты не вдавался в тонкости религиозных верований Раймонда Радецки и Мэри Бакет.

– Но я ведь рассказал вам кое-что новенькое про Айзека Канаана, – напомнил Свистун.

Джексон и Лаббок покачали головами. Мрачные лица детективов подсказали Свистуну, что и эти двое самым серьезным образом обеспокоены.

Сидя в раскаленной машине, Свистун извлек из кармана скомканную записку.

– "Все мы должны бороться за то, чтобы понять, что такое справедливость. Древние законы, условия и уговоры часто подводят нас. Я долго и отчаянно боролся с ограничениями, налагаемыми целибатом. Человек, называющий себя Свистуном, заставил меня вступить в борьбу с принципом непреложности тайны исповеди, потому что, как он сказал, заботиться следует о живых, а не о мертвых.

Кенни Гоч пришел ко мне за советом, прощением и утешением. Я даровал ему прощение своею властью после того, как выслушал его исповедь, и дал ему совет сообщить все, что ему известно об убийстве девочки, в полицию. С утешением у меня ничего не получилось.

Кенни Гоч пришел ко мне и за тем, чтобы я изгнал из него дьявола. У меня нет опыта в такого рода делах и я попросил его прийти вторично, дав мне предварительно возможность подумать. Однако он так и не пришел".

Записка не была адресована никому. Миссис Маргарет, по простоте душевной, увидев в тексте имя Свистуна, передала ее ему. При этом она не сомневалась в том, что выполняет волю покойного отца Мичема.

Священник был близок к тому, чтобы нарушить тайну исповеди, и кто-то, осознав такую опасность, сыграл на опережение.

Сколько же еще людей из числа знавших Кенни Гоча находятся в опасности? Скольких еще захотят заставить замолчать?

Когда обыкновенный человек пропадает куда-то на день, то стоит ли о нем беспокоиться? Взял выходной, заехал в мотель и смотрит, запершись у себя в номере, порнушку. Или отправился на футбол, напился там с друзьями и заночевал у одного из них. Или переспал со случайной девкой. Как пропал, так и вернется. Тревожиться надо по истечении семидесяти двух часов. И только тогда у вас примут в полиции заявление о пропаже.

Но когда исчезает человек, соблюдающий раз навсегда заведенный им для себя распорядок с точностью часового механизма, беспокоишься уже часов через двадцать или через двадцать четыре. А через тридцать шесть ты уже напуган не на шутку.

Брат Айзека Канаана с женой жили в районе Лос-Анджелеса, который называется Лос-Фелиц. Это старый район, то расцветавший, то хиревший множество раз, а сейчас павший жертвой строительного бума, начавшегося в 1980-м. Ветхие особняки обрели теперь былой блеск и былую роскошь. Наряду с людьми, разбогатевшими в последние годы, жило здесь и много таких, кто приобрел дом давно и по дешевке, а сейчас превратился во владельца здания стоимостью в полтора-два миллиона долларов, не пошевелив ради этого и пальцем. Макс и Руфь Канаан были именно из таких.

Возле дома Канаанов стоял гараж на три машины, длинная мраморная лестница вела к главному входу, который был увенчан башенкой. Бронзовая ручка в виде львиной головы с кольцом – именно бронзовая, а не медная – подчеркивала вкус хозяев.

Свистун припарковался неподалеку от дома на улице. Он не был уверен в том, вспомнят ли его хозяева. А в противном случае они испугались бы, увидев, как незнакомый человек паркует машину прямо перед их домом. Пешего чужака люди почему-то боятся меньше.

Он дважды постучал львиным кольцом. Затем выждал. По его прикидкам, на путь из глубин дома к главному входу требовалось не меньше минуты, однако на деле все затянулось на гораздо больший срок.

Он уже собрался было постучать еще раз, когда в двери, прямо над львиной головой, открылся глазок. Свистун смог рассмотреть бледное темноглазое лицо женщины.

– Кто вы такой? – спросила она.

– А дома ли мистер или миссис Канаан?

– Я миссис Канаан.

Голос у нее был такой, словно она только что проснулась.

– Не уверен, помните ли вы меня.

– Так назовитесь, – нетерпеливо бросила она. Уистлер. Я друг вашего деверя.

– Кого-кого?

– Айзека. Айзека Канаана.

Она, должно быть, прокашлялась, но прозвучало это как всхлип.

Дверь сняли с цепочки и открыли.

Руфь Канаан была в халате. Волосы ее были тщательно уложены, а цвет лица нормальным – и все же она почему-то казалась калекой, причем как в физическом, так и в психическом отношении.

Мужчина в рубашке с нарукавниками торопливо устремился к двери из глубины коридора. Лица его Свистун не видел, однако предположил, что это Макс, брат Айзека.

– Что ты здесь делаешь, Руфь?

– Это же я, Макс. Друг Айзека. Моя фамилия Уистлер.

Но Макс не обратил На Свистуна ни малейшего внимания. Держа в одной руке стопку бумаг, другой он сделал драматический жест, несомненно, адресованный жене.

– Сколько раз я тебе говорил, чтобы ты не отпирала дверь незнакомцам?

– Я друг Айзека, – повторил Свистун. – Мы с вами давно не виделись.

– Да, я вас узнал, – сказал Макс. – Но разве это что-нибудь меняет?

Он обнял жену за плечи. Вздохнув, она состроила скорбную гримасу, давая понять, что все эти его предостережения ровным счетом ничего не значат. Выскользнув из рук мужа, она шмыгнула в боковую дверь, которая, как предположил Свистун, вела в гостиную. В дверях замешкалась, положив руку на очередную бронзовую ручку, затем раздумала и, не заходя в гостиную, отправилась по лестнице на второй этаж. Перед исчезновением она на миг обернулась. Свистун заметил, что у нее в глазах стоят слезы.