Николас Блейк - Дело мерзкого снеговика

– В комнате Епископа. Это все, что я слышала. Когда они меня увидели, у них сразу языки отсохли. Вот-вот, точно, а потом кто-то из них сказал, как забавно Царапка скачет по стенам.

– Скачет по стенам? Вы точно все спятили. Слушай, Мышь, иди-ка сюда и взгляни на королеву Викторию. У нее сейчас тоже крыша поедет.

Дети, толкая друг дружку локтями, высовывались из окна все дальше и дальше. Прямо на глазах по макушке снеговика расползалась трещина. Мягко, словно шторка фотообъектива, съехал по его лицу ком снега. Этого лица не должно было остаться, но оно все равно было. У бесформенного, оплывшего снеговика до сих пор было лицо – почти такое же белое, как покрывающий его снег, мертвое лицо человека – лицо того, кому совершенно нечего тут делать.

Джон и Присцилла метнули друг на друга полные ледяного ужаса взгляды и бросились к двери, вот их ноги уже зачавкали по снеговой жиже нижних ступенек…

– Папа, папа! – надрывался Джон. – Иди скорее! Там кто-то в снеговике! Ой, это же…

Полученное женой Найджела Стрэнджвейса письмо стало отправной точкой в тех черных и трагических событиях, которые сыщик впоследствии называл «Дело мерзкого снеговика». Джорджия получила письмо за несколько недель до того самого дня, когда снеговик показал всем свое ужасное нутро. Сидя за завтраком в своем деревенском девонширском доме, Джорджия, от души забавляясь, протянула это письмо через стол Найджелу. Текст на толстой, кремовой бумаге, надписанной: «Дауэр-Хаус, Истерхем, Эссекс», свидетельствовал о невыразимой странности и вычурности натуры отправителя. Найджел принялся громко читать вслух:

– «Дорогая кузина Джорджия!

Для старой дамы было бы большим удовольствием, если бы ты и твой муж сделали ей честь и навестили ее. Мои дни, как и можно себе представить, в этом мире все сочтены, поэтому ваше общество в течение недели мне было бы как нельзя кстати, разумеется, если вы решитесь на путешествие в такие безнадежные времена. Не пытаюсь скрыть своего смущения по поводу того, какими неудобствами может связать вас эта просьба, но я отставлю в сторону благодарности и скажу, что с вашим появлением я смогу – даже не знаю, как лучше выразиться, мне все-таки хотелось бы верить, что твой муж, чья слава дошла даже до моего деревенского заточения, заинтересуется. Дело, если говорить вкратце, касается кота…»

– Ох, ну в самом деле! – запротестовал Найджел. – Не могу же я колесить по всему Эссексу и искать пропавшего кота.

– Читай. Там, не просто кот.

– «…кота, – повторил Найджел, – принадлежащего Хиварду Ресторику из Истерхем-Мэнор. Я вовсе, надеюсь, не такая уж чудачка, чтобы утверждать, будто здесь нечто большее, чем то, что, выражаясь избитой фразой, мы наблюдаем в поведении этой кошки. При всей непредсказуемости, свойственной всему ее роду, нас все равно интересует, когда такое создание начинает яростно бить тревогу, превращаясь в бредящего дервиша. Невзирая на то что годы мои близятся к закату, я все равно допускаю, что недостаток моего остроумия не переходит в область сверхъестественного, как при случае можно легко себе вообразить. Если бы проницательный мистер Стрэнджвейс почтил своим вниманием эти скудные заметки, это было бы, без сомнения, lux e tenebris [3]и, в чем я нисколько не сомневаюсь, смогло бы удовлетворить мое любопытство – хотя нет, худшие опасения признательной вам кузины, Клариссы Кэвендиш».

Переведя дух после прочтения сего необыкновенного послания, Найджел обратился к Джорджии:

– Да уж, родственники у тебя себе на уме!.. Что это за чудачка из восемнадцатого века?

– Я не видела ее целую вечность, с тех пор, как она поселилась в Истерхеме. Какой-то мой дальний дядюшка оставил ей кругленькую сумму денег, и тогда она купила Дауэр-Хаус, потому что они старались сбыть ее с рук.

– Дорогая Джорджия, прошу, не говори загадками в столь ранний час. Зачем бы они стали «сбывать ее с рук» через покупку Дауэр-Хаус? И кто такие «они»?

– Ее кузины конечно же! Именно они хотели прибрать к рукам наследство. Об этом говорит не столько покупка дома, сколько то, какой чудной она стала после покупки.

– Так сразу и стала?

– Как только мы туда доберемся, ты сам все увидишь.

– Умоляю тебя, Джорджия! Проницательный мистер Стрэнджвейс вовсе не стремится попасть в военное время в Эссекс, чтобы навестить престарелую сумасбродку и разыскать кошку, которая превращается в бредящего дервиша.

– Могу себе представить! Кузина всегда была несколько не в себе. Хотя при всем при этом сохраняла определенную долю очарования. Во всяком случае, если она и тяготеет, как многие старые леди, ко временам Георга III [4], а не королевы Виктории, то это еще не говорит о ее помешательстве.

Так дело было решено. Несколько дней спустя они прибыли в Чичестер, в котором, как успела сообщить в своей телеграмме мисс Кэвендиш, можно было найти какой-нибудь транспорт для преодоления последней части пути. Это оказалось занятием не из легких благодаря суровости здешнего края, хотя и в Девоншире жить было не так уж сладко. Ледяной восточный ветер обрушился на путников, стоило им только справиться со станционной дверью; повсюду лежали снега и снега, а оловянно-серое небо лишало мир всякого движения.

– Бр-р-р, – пробормотал Найджел, – судя по всему, нам суждено замерзнуть заживо, так и не успев приступить к увлекательной охоте за дикой кошкой. Давай лучше вернемся домой.

Даже стойкий исследователь Джорджия, которой полагалось не обращать внимания на такие неудобства, почувствовала что-то похожее на сожаление, вспомнив свой теплый и славный дом на юго-западе. Однако они все-таки нашли таксиста, решившего рискнуть, и устремились вперед по истерхемской дороге. Десятимильная поездка заняла около часа, который почти весь ушел на выкапывание машины из пары сугробов – уже после того, как они чуть-чуть не провалились под лед, когда машина заскользила под прямым углом к реке. Наконец Истерхем показался уже в почти опустившемся пологе темноты.

На то, что обычно зовется приусадебными посадками, Дауэр-Хаус смотрел сквозь пальцы, хотя бесконечные снега все равно лишали смысла такие попытки. Но даже это не могло до конца испортить впечатление от дома мисс Кэвендиш – уютного строения из красного кирпича, гордящегося симметрией окон, печной трубы, остро посаженной крыши и уютных слуховых окошек, портика, фрамуг и окованных железом ворот, – все было тщательно укутано снегом – будто элегантная женщина набросила на себя пышные меха незыблемой уверенности в себе, свойственной красоте.