Валерий Гусев - Розыгрыш с летальным исходом

Во дворец Мату-Ити мы проследовали без явного конвоя. Да, собственно, наши гостеприимные хозяева прекрасно понимали, что бежать нам некуда, а в случае обострения ситуации численное превосходство и вооружение гарантировало им полную власть над нами. Ну-ну…

Мату-Ити сидел в шезлонге. Между колен его торчал жезл, на этот раз опять с черепом, и казалось, что у вождя две головы - одна живая и лысая, другая не только лысая, но и вообще без кожи. Зрелище было не эстетичное.

Величественным жестом вождь пригласил нас садиться. В хижине, кроме нас и двух телохранителей за спиной вождя, никого не было. И стол переговоров был пуст - ни водки, ни закуски. Хотя сам Мату-Ити был по обыкновению в меру пьян. И жен у него тоже всегда в меру. Настоящий вождь.

Вождь говорил долго, каждая его фраза звучала в переводе Понизовского. Вкратце все сводилось к следующему.

– Мой народ - бедные люди. У нас нет частной собственности. Все на острове - общественное достояние. И теперь все, что принадлежит Нильсу, - тоже общественное достояние. Мы дали ему в жены самую лучшую девушку племени. Жемчужину острова. Племянницу вождя. Потомка капитана Кука. Он не может быть в обиде.

Тут Нильс, в этой точке перевода, поднял руку как примерный школьник:

– Я таки извиняюсь. Мне дали в жены только одну девушку. И я извиняюсь, даже не совсем девушку. А где еще эти три, о которых говорит вождь? Жемчужина, Племянница, Потомок…

Понизовский снисходительно пояснил этот нюанс. И продолжил:

– Белый взрослый вождь не может быть в обиде. И не должен обижать жену. А в ее лице - все население.

– Поэтому, - подвел грустные итоги вождь, - мы должны заключить брачный контракт, по которому все имущество уважаемого белого вождя Нильса переходит во владение всего племени в лице его жемчужины. И племянницы.

Тут Нильс опять не совсем вежливо перебил Ма-ту-Ити. Встал и, прижав руки к груди, проникновенно заверил:

– Я и без того все свое имущество принес на алтарь супружества.

И Нильс это имущество добросовестно перечислил, от двухсот баксов до клетки со Львом Борисычем.

Мату-Ити при этих словах нахмурился. Серега перевел:

– На нашем острове самый большой грех - воровство и ложь. Белый вождь не хочет поделиться тем, что он имеет. По нашим сведениям, он очень богат. И имеет в своей Европе большие деньги. Теперь они по праву принадлежат моему народу.

– Господа аборигены и ты, великий вождь Мату-Ити, - проникновенно признался Нильс. - Вас ввели в заблуждение. Ни в своей Европе, ни в чужой Америке я таки не имею никаких средств. И мне стыдно признаться - этих средств я не имею даже на своих исторической и малой родинах.

Ни слова не говоря, Мату-Ити величественно поднялся и, чуть покачиваясь, побрел в опочивальню. На ее пороге он обернулся и произнес всего три слова на дурном английском. Настолько дурном, что нам не потребовался перевод.

– Думайте до завтра.

– Признавайся, Яков Ильич, - потребовал Семеныч, когда мы вернулись в хижину. - Что утаил от налоговой инспекции? И Счетной палаты?

– Уму непостижимо. - Нильс приложил сухие тонкие пальцы к вискам. - Они принимают меня за миллионера.

– За миллиардера, - безжалостно уточнил Семеныч. - Небось наобещал золотые горы, когда соблазнял Маруську. Она и настучала.

– Честное слово - я обещал ей только любовь.

– Что ж, это немало, - хихикнула Янка, которая так и не поднималась с чемодана.

– Все сказал, Ильич? - Семеныч встал. - Серый, прикрывай меня. Я отлучусь.

И едва Семеныч вышел из хижины, как тут же вошел Понизовский.

– Явление второе, - продекламировала Яна. - Те же и провокатор.

– За что вы меня не любите, Яна Казимировна? - Понизовский присел с ней рядом, на чемодан.

– А за что тебя любить? Подарков ты мне не делаешь. Комплименты говоришь с трудом и редко. Под пальмы не заманиваешь. И вообще, встань с моей мебели.

Понизовский послушался.

– А где Семеныч? Он мне нужен.

– На Поганой яме, - сказал я. - Сидит. Хочешь помочь?

При такой постановке вопроса Понизовский, хотя и думал двинуться в направлении сортира, тут же передумал.

– Передайте, когда вернется, что я заходил.

– Будет исполнено, ваше высочество. - Яна привстала. - Доложим. Как же-с!

Нильс отправился к молодой жене для объяснений, Янка осталась на чемодане, а я пошел к морю. С горькими думами. С замирающим от страха сердцем. И вовсе не от того, что происходит здесь, на острове. Здесь мы разберемся. Страшно за то, что происходит там, на большой земле. В стране с высочайшим в мире искусством. В стране, где веками культивировалась любовь к ближнему, к дому своему, к собрату по планете. Где учили презирать стяжательство и алчность, подлость и предательство.

Да, за это придется платить. По большому счету…

Вернулся Семеныч, нашел меня на берегу. Лег рядом, стал пересыпать белый песочек из ладони в ладонь.

– Семеныч, а почему ты сразу об этом мне не сказал?

– По двум причинам. Хотел проверить свои догадки. А главное: что знают двое, знает и свинья.

Я не стал уточнять, какую свинью он имеет в виду, но понял, что он хотел этим сказать.

– А что все-таки с Нильсом?

– Кажется, я догадываюсь. Вернее - что-то такое вспоминается… - Он встал. - Завтра, Серый, не вздумай оказывать сопротивление.

– Ну да, - усмехнулся я. - У тебя ведь все схвачено.

– Все - не все, - поскромничал. - Но многое.

– Янка права - надоело здесь. Мне, Семеныч, вообще воевать надоело. Все это бесполезно. Срубишь одну башку - вместо нее две растут.

– А что делать, Серый? Это как на корабле с пробоиной. Пока воду откачиваешь, на плаву еще держишься. А чуть руки опустил - все!

– Да и хрен с ним, с кораблем этим.

– Оно так. Да ведь на этом корабле, Серый, наши любимые…

Судный день. Утро этого дня выдалось жаркое, душное - безветренное. Даже вечно суетливые морские ласточки притихли, где-то затаились. Только пальмы изредка вздрогнут, скупо вздохнут жестяными листьями и снова замрут.

Мы с Янкой сидели на берегу. Она только что искупалась и, лежа на боку, лениво пошвыривала в воду обломки кораллов. Или копалась в песке.

– Что тебе там надо?

– Жемчуг ищу.

– И много нашла?

– Мне хватит. Вот! - И Яна протянула мне выжатый тюбик зубной пасты. По кличке «Жемчуг». Мы такой пастой в своих Пеньках пользовались.

Ну что ж, еще один камешек смальты. Вдобавок к окуркам «Явы», которые мне попадались ранее.

– Как думаешь, Серый, они нас сами съедят или акул нами накормят?

– А тебе что милее?

– Акулы. Как-то естественнее. Ты только не убивай никого, ладно?

– Как получится. Может, отсюда начнем?

– Что начнем?

– Избавляться от них. Надоело, конечно, но так хочется пожить спокойно. Без них.

– Нас зовут. - Яна привстала. - Семеныч машет. Да, Серый, не хотела тебя расстраивать… Оружия в чемодане нет.