Леонид Самофалов - Звездочёт

Кузьма Николаевич нес чемодан и матрац на плече, а Егор сгибался на бок под тяжестью другого чемодана или, как выразилась сама Леонтина Стефановна, баула.

– Вы, небось, гири коллекционируете, – предположил Ганелин, пыхтя. – Не спортивные, конечно, магазинные.

– Книги, – виновато улыбнувшись, ответила женщина, сама неся увязанную стопку книг. – Тяжело, я знаю. А вы отдохните.

– Ничего-о, не переломимся. Книги хоть интересные?

– Для меня – да. Есть и очень старые. Например, первый роман Бернарда Шоу на русском языке. Ему лет девяносто, как нашему Калмыкову.

– А вы не путаете? – усомнился Ганелин. – Этот Шоу, по-моему, не романы, а спектакли писал.

– И романы тоже. Возьмите почитать, если хотите. Пустенькая, но любопытная вещь, про боксеров. «Профессия Кошеля Байрона» называется.

За разговорами и дошли незаметно.

В вымытой к тому времени и вычищенной пристройке оказался застекленный сервант без посуды, тут же нареченный книжным шкафом; кроме него были кровать с панцирной сеткой, стол и два стула. Но на вселение пришла взглянуть сама комендант, у нее на время взяли и стулья, и посуду, и заодно электроплитку: чайник, извлеченный из скатанного матраца, тут же на нее и поставили.

При разборе и устройстве вещей по местам попутно выяснялось, чего не хватает в хозяйстве, без чего нельзя жить и что можно отложить на более поздний срок. К примеру, была в прихожей печь, но совсем не было дров. Ганелин начал прикидывать, сколько кубометров понадобится для такой печи на зиму, но Буграев его остановил:

– Погоди считать. «Флигелек» шабашники отгораживали, они же и печь клали. Дымит? – спросил он коменданта.

– И дымит, и не разгорается, а как разгорится, знай, дрова кидай, иначе за час помещение выстынет.

– Следовало ожидать, – мрачно процедил Кузьма Николаевич и из полевой сумки, с которой никогда не расставался, достал ученическую тетрадь, ту самую. – Вот теперь прикинем.

На обложке тетради он принялся что-то подсчитывать, время от времени окидывая печь внимательным взглядом, зачем-то зашел даже в комнату.

– Ну, все, – обронил Егор, – будет новая печь.

– Будет, будет, – подтвердил Буграев. – Эту душегубку на слом!

Если дело касалось кладки печи, он загорался быстро. Он был не только активным пропагандистом самых рациональных, экономических печей, он был еще и мастером самой кладки – это весь район знал, к нему приезжали консультироваться. И Кузьма Николаевич не упускал возможности, вооружившись молотком и мастерком, показать, как оно все делается. Руки его, сильные, ловкие, быстрые, с малолетства привыкшие к труду, просили, требовали работы постоянно, и он эту работу для них искал.

Теперь он вслух рассуждал о том, какая будет новая печь.

– На этой только Емеле-дураку за царской невестой ездить, еще и для приданого место найдется. У нас будет узкая, до потолка. Это значит: кирпича, примерно, штук двести пятьдесят, ведер восемь глины – вымачивать еще надо, столько же песку, полведра цемента. Ч-черт, опять у Монгуша просить!.. Ладно, для святого дела поклонимся, не гордые… Половина кирпича остается, нельзя выбрасывать, жалко… Тогда к этому же дымоходу в комнате каминчик приделать. А, Егор?

– Смотри сам, я-то что…

– Обязательно каминчик! Представляешь: зима, буран, мы с тобой носы под мышку прячем, а Леонтина сидит себе перед камином да почитывает! Теперь только надо кое-что доставать…

– Что и где?

– Задвижки, металлические уголки, кровельную сталь для дымосборника. В райцентр поеду и посмотрю, а там начнем. Поможешь? – спросил он, как когда-то давно, там, на Севере, спросил его Витя Меньшиков.

И точно так же, как сам он тогда ответил Виктору, ответил ему Егор:

– А что делать? – И слегка развел руками.

Ему работа подручного была уже знакома: ведь Кузьма выложил чудо-печь и в его доме.

– Тогда все, как в аптеке, – удовлетворенно сказал Кузьма Николаевич, пряча тетрадку. – Кому еще чем помочь?

– Нам уже Митя помог, спасибо. Усаживайтесь.

Пили душистый чай с тающими во рту сырниками, горделиво посматривая кругом, словно только что сами возвели скромные эти хоромы, дружно и весело утешали Леонтину Стефановну, то и дело норовившую расплакаться, затем мало-помалу начали вспоминать прошлое, довспоминались до всяческих невзгод, выпавших на долю каждого, кроме Мити, до разных происшествий, до тех же краж. Вспомнили, конечно, и ту, предшествовавшую нынешней, когда еще сама Леонтина Стефановна работала продавцом.

– Это еще что, если печатка разрезана, – говорила она, повеселев, с заблестевшими глазами. – Могли ведь и ребятишки поозорничать. А вы представьте себе: подходишь к магазину – сторожа не видать и двери настежь. У меня так ноги подкосились…

В тот раз Антонина Буланкова опередила всех и ворвалась к Буграевым за полминуты до звонка Леонтины Стефановны. «Ограбили! – кричала она. – Удавили! Тело увезли!» «Куда? – тоже гаркнул Кузьма Николаевич, да так, что заставил Антонину присесть. – Куда увезли, отвечай?!» «Чего на меня орешь? – сразу приходя в себя, воинственно спросила Буланкова. – Откуда я знаю?» «Только попробуй не сказать!» – пригрозил он, и тут раздался звонок. Покуда беседовал с продавцом, соседка исчезла.

Но на смену прибежала Полина Абакшина, жена сторожа магазина; она только рыдала, не произнося ни слова. Буграев усадил ее в коляску мотоцикла, дал газ – и к магазину. Утро, как и нынче, выдалось росистым; осмотревшись, Кузьма Николаевич углядел темную дорожку на траве, ведущую от магазина за пригорок, да мимо нового дома Замиловых, да по степи в ближний колок, что торчит из овражка метрах в четырехстах от села. Там на опушке он и нашел связанного по рукам и ногам Якова Абакшина. При понятых сторож рассказал: ночью на него напали, связали и оттащили сюда, в лесистый овражек. С какой целью, можно догадаться, но как грабили магазин – не видел, не слышал, не имеет понятия. Замерз тут, руки-ноги затекли от проклятого шнура, домой бы теперь да попить чайку!

Сматывая шнур, Буграев привычно отмечал: белый, шелковый, тройной вязки или, лучше сказать, оплетки – где он его видел, черт побери? В райцентре, что ли?.. В хозяйственном магазине?.. Или тут где-то, в Шурале?..

А в магазине все было перевернуто вверх дном, тут уж явно группой действовали. И что именно было украдено – ни за что не ответить без тщательной инвентаризации. Лишь по поводу одного товара Леонтина Стефановна не затруднилась: пропали три ящика водки и ящик портвейна «777», в обиходе «три семерки»; спиртное было завезено лишь вчера под вечер.

Такое количество, учитывая тяжесть, далеко не унесешь, хоть оно и в ящиках; тогда, напрашивался вывод, была машина. Однако ни с машиной, ни со временем ограбления что-то не вязалось. Абакшин уверял, что его отволокли в колок ночью, но след по росе был явно утренний. Под утро же, да и теперь еще, ни Замиловы, ни Калмыковы, ни еще кто-либо другой, кого Буграев расспрашивал, машины не слышали, а на увлажненной пыли тракта четко выделялся один только след буграевского мотоцикла. Значит, машина вплотную к магазину не подъезжала, пряталась, допустим, в переулке напротив Калмыковых. Воры же перетаскивали украденное до переулка на руках, а там и отбыли.