Леонид Самофалов - Звездочёт

Ну, ну… Дальше? Дальше-то? А дальше смотреть надо, может, чего и найдется. Хотя… Он приблизился к месту, где след раздваивался. Покрышки, будь здоров, пропечатались! Одна почти новая, на другой рисунок стерся заметнее. Вероятно, это покрышка с заднего колеса: от частого торможения она раньше стирается. Так, так… Дальше, Кузьма, дальше! Чей велосипед? Кто это ночью пролетел тут пулей в одном направлении?

Еще раз внимательно огляделся: нет, обратного следа не видать.

Чей велосипед – это мы сейчас узнаем, одна минута. Он сел в машину, где терпеливо дожидался Митя, развернулся и дал газ. Ехал поближе к краю улицы, стараясь не замять велосипедный след. А тот все тянулся себе да тянулся, ровненький, как стрелка, и никуда не собирался сворачивать, ни к одному из домов.

Вот уже и улица кончается. Вот и тракт! След резво взбегает на него – и… Дальше искать бесполезно, заездили с раннего утра. Получается вроде, что ничего не получается… По крайней мере, не густо. Ну что ж, разворачиваемся – и назад.

Митя временами взглядывал на Кузьму Николаевича, однако не произносил ни слова. И тот не мог не отметить: стоическая натура. Нет, в самом деле славный мальчуган. Ведь ребенок же, ведь любопытен, ведь сто вопросов на языке вертится, а молчит!

Вон Буланкова вышла из нашей калитки, остановилась и глядит, ошеломленная. По ее разуменью, мы уж давно в магазине, а на самом деле почему-то по улице гоняем. Спички, небось, у Вали взяла: что-то в руке зажимает.

Эх ты, Антонина! Когда-то добрым товарищем была. Вместе играли, вместе голышом в пруду барахтались, вместе в колки по грибы-ягоды ходили, а потом до окончания семилетки вместе в школу бегали. Только жили не здесь, потому как Октябрьской тогда в помине не было и народу в селе против теперешнего половины не набиралось. Он самую чуть старше Буланковой, но покуда воевал, покуда служил и после войны, она тут замуж вышла, оттого-то и дети, и внуки у нее постарше, нежели у него. И овдовела она рано, лет уж пятнадцать назад…

Антонина ты, Антонина!

…Подкатил к дому Егора Ганелина, председателя сельского Совета, а тот сам к воротам поспешает и через голову майку натягивает с фабричной вышивкой на груди «теннис». Да-а, ему только в теннис играть! Вдвоем обхватить бы. Ремешка не может на брюки подобрать, не выпускает наша индустрия таких длинных. Эк-к оно, время-то, с человеком по-свойски расправляется! Знаешь ведь, а все равно даже самому не верится, что был когда-то Егор длинным, худым и глазастым, как этот вот Митя.

– С чего это ты раскатался? – спросил на ходу Ганелин. – Бензину, что ли, много дают?

– На добрые дела не жалеют, – отозвался Буграев. – У тебя велосипед далеко?

– В сарае. Пересесть хочешь?

– Хочу, чтобы ты прокатился. Рядышком с тем следом, что на середине улицы. Пока не заездили.

– Ага! – понимающе произнес Ганелин, хотя и мало что понял. – Это мы махом.

Он вывел на улицу видавший виды велосипед, взгромоздился на сиденье и, виляя поначалу, поехал в сторону переулка.

– «Змейку», «змейку» не делай, на кой она мне! – кричал вслед участковый. – Разгонись и выдержи прямую!

Ганелину это удалось. Положив велосипед на землю, он вместе с Буграевым принялся разглядывать оба следа. Митя не выдержал, покинул кабину и присоединился к ним.

– Ну, что замечаешь? – спрашивал Ганелина участковый.

– Ну… что… – слегка запыхавшись, отвечал предсельсовета. – Мои покрышки изношены, а эти еще ничего.

– Раз! Еще что?

– Мой след свежий совсем, сочный прямо, а этот уже осыпается.

– Два! Что еще?

– Глубокий, – задумчиво проговорил Ганелин. – Мой-то…

– Три! Вес у тебя, Егор, конечно, будь-будь. Не всякий велосипед выдюжит. Твой, я думаю, как ослик Ходжи Насреддина, ко всему притерпелся.

– «Притерпелся»! – с сарказмом проговорил Ганелин. – Погляди, когда он выпущен. В то время еще качество давали, а не один только вал, потому он и «притерпелся»!

Между тем у калиток и ворот появились люди, из распахнутых окон высунулись головы. Вся улица хотела знать, что произошло, почему следствие. Тут к глубокому разочарованию жителей Октябрьской участковый и мальчик, забравшись в машину, уехали, Ганелин направился домой, ведя велосипед за руль.

Буграев, направляясь к переулку, подумал: вот и старый друг Егор, как Митя, тоже не стал расспрашивать его, зачем понадобилась вся эта музыка с велосипедом. Он давно и хорошо уяснил себе: коли Буграеву что-нибудь надо – это недаром.

Между тем сам Буграев не сумел бы сейчас связно объяснить – зачем именно. Просто долгий-долгий опыт, который называют интуицией, подсказывал ему: на всякий случай. Лучше сделать это, чем не сделать. А вот зачем – это может выясниться и через минуту, и через неделю, и, возможно, через год…

– В школу ходишь или еще нет? – спросил он Митю.

– Нет. Мне только форму купили.

– Значит, первого сентября пойдешь?

– Да.

– Ну вот, со временем и узнаешь, что каждая одна сторона треугольника – любая, заметь! – меньше суммы двух других сторон. Ясно?

Митя по-своему забавно помотал головой; у него это получалось не только забавно, но и трогательно.

Кузьма Николаевич засмеялся, протянул руку, взъерошил Митины волосы. А у самого где-то в глубине мозга все время пульсировала мысль: зачем ночному велосипедисту понадобилось удлинять себе путь? Ехал он по тракту, потом свернул на Октябрьскую, далее вывернул в переулок, чтобы снова выехать на тракт.

Если бы он где-нибудь останавливался, к кому-то заезжал, хотя бы просто, стоял и раздумывал у того же перекрестка – тогда все понятно, тогда объяснимо. Но он именно мчался – всюду след ровный, непрерывный. И это – темной ночью!

В чем же тут смысл?

Как только выехали из переулка на тракт, взгляду открылась громадная, но мелкая лужа с островками кочек и болотной растительности. За ней, в чистом поле, виднелась трансформаторная будка из кирпича, за будкой шагали вдаль столбы в виде буквы А – считается, что такие хорошо противостоят здешним разбойным ветрам, хотя валит и их. Тракт, выбегая из села, постепенно заворачивал и подравнивался к линии электропередачи, дальше – уже до самого райцентра – они шли параллельно.

На тракте Кузьма Николаевич повернул влево, проехал мимо лужи и затормозил. Тут начинался взгорок с каменистыми обнажениями бурого цвета, у подножия его стоял магазин. Взгорок был невелик; метрах, примерно, в пятидесяти опять начинался ряд домов, из них первым был дом Замиловых.

У магазина собралось, по всему видать, полсела. Если бы и оставались какие-нибудь следы после ночных гостей, теперь они были бы совершенно затоптаны.

Выбравшись из машины, Кузьма Николаевич направился к крыльцу позади дома, где и увидел продавца Татьяну Ишечкину.