Леонид Самофалов - Звездочёт

– Ну, здравствуй, Татьяна.

– Здравствуйте, Кузьма Николаич, – жалобно проговорила она и вроде бы собралась плакать.

Буграев пригласил в понятые двух старичков, живших тут, неподалеку, и вновь обратился к продавцу:

– Давай веди да рассказывай.

Ишечкиной было лет сорок с хвостиком. Ее высоко взбитые светлые волосы прикрывал газовый платок с какими-то очень уж замысловатыми черно-сине-зелеными разводами, напоминающими листья фантастической пальмы. Она красила ресницы, на веки накладывала тени, на скулы румяна, а так как недавно плакала, то на лице ее образовались странные пятна, которые в некотором роде соответствовали разводам платка.

– Прихожу я без десяти восемь, значит, – начала рассказывать Ишечкина, – подымаюсь на крыльцо, достаю из сумки ключи и открываю поначалу навесной замок…

Открыв навесной, она сунула ключ в отверстие внутреннего и увидела: печатка из мастики с поперечной суровой ниткой аккуратно разрезана по зазору между дверью и косяком. Разрез тонкий, чуть заметный, сделан, как видно, лезвием безопасной бритвы. Конечно, она тут же насторожилась. Но поскольку сирена сигнализации ночью не выла, а замки были целы и открылись нормально, Ишечкина решила: либо нахулиганили мальчишки вчера вечером, либо кто-то и впрямь предпринял попытку открыть магазин, но его затея окончилась неудачей. Разумеется, в любом случае она должна была известить об этом Буграева, что и собиралась сделать по телефону тотчас же.

Зайдя в магазин, с облегчением перевела дух: все на месте, ничего не тронуто, даже крышка прилавка не откинута. Откинув ее, Татьяна прошла на рабочую половину, толкнулась в подсобку – помещение, служившее складом и одновременно вроде как раздевалкой и кабинетом; здесь в углу стояли письменный стол, мягкий стул и небольшой сейф на табурете.

И тут все было в порядке, хотя, правда, возникло вдруг чувство, будто что-то не так. Принялась озираться: да нет же, все так, все мешки, коробки, ящики на месте, стоят в том же порядке, как и вчера стояли, ничего не изменилось, это она сама перепуганная. Но чем перепуганная? Только разрезанной печаткой? Так ведь войдя сюда, она почти успокоилась. Нет, тут что-то еще!.. Надо позвонить участковому.

Она потянулась к телефону и наконец-то увидела: провод от аппарата не тянулся к круглой пластмассовой коробочке на стене, а был вырван из нее и завалился за стол: вот почему она его и не замечала.

Но даже и после этого она еще не хотела верить в худшее; она еще пыталась вспомнить, не сама ли вчера нечаянно оборвала провод, не сдвинула ли резко аппарат на столе, не сам ли он отцепился – может, на честном слове держался.

Трясущимися руками достала из сумочки ключ от сейфа, вставила в скважину, открыла дверцу – пусто!

Недельной выручки, за которой именно сегодня должен был приехать инкассатор, как не бывало!

Послав Митю за участковым, она закрылась и теперь уже с предельным вниманием осмотрела торговый зал. Да, все было на месте, недоставало пустячка – авоськи.

В этом месте один из старичков-понятых не выдержал и переспросил:

– Чего, чего не было? Извиняй, Татьяна, не понял.

– Авоськи, Петр Никодимыч. Сетка такая… – в самое ухо прокричала ему Ишечкина.

– Да ты чего орешь, как в лесу? – подскочил старичок. – Я ж не сказал «не слышу», я говорю: «не понял».

– Да ведь и верно пустяк, мелочь, – заметил Кузьма Николаевич. – Как это ты внимание-то обратила?

А Татьяна только потому и обратила, что вчера последняя покупательница долго выбирала авоську из трех оставшихся. Оставались коричневая, желтая и синяя. Покупательница выбрала наконец синюю, а желтую и коричневую Татьяна повесила на гвоздик позади своего рабочего места – против весов, стоящих на прилавке. Причем, желтую сверху, но коричневая тем не менее была видна. Теперь висела только желтая.

Окончив рассказ, Ишечкина всхлипнула и полезла в карман белого жакета – такие вдруг вошли в моду у продавцов и работников общепита, отметил Буграев; из кармана достала мокрый уже платок, запачканный тушью.

Теперь Кузьма Николаевич в свою очередь с предельной тщательностью осмотрел магазин и обнаружил перерезанный провод сигнализации. Он был перерезан отсюда, изнутри…

Достав из сумки ученическую тетрадь в клеточку и шариковую ручку, он принялся составлять протокол. Писал стоя, положив тетрадь на прилавок, временами отходил, рассуждал с Ишечкиной о разных деталях, вновь принимался писать. Старики внимательно за ним наблюдали, время от времени многозначительно переглядывались, обменивались кивками, что-то показывали друг другу на пальцах, но соблюдали тишину, боясь помешать расследованию, не произносили ни звука. И лишь когда участковый с продавцом заглянули в подсобку, один другому тихо сказал:

– А вот чего я позабыл, так позабыл: откуда у нас в Шурале замки появились.

– Этого и я не знаю. Но хорошо, брат, помню, что еще до войны их вроде тут не было. Разве только на магазине, который, брат, не тут даже стоял…

– До войны ты говоришь? – отозвался другой. – Ты что, мил человек? Мы так и после войны долго не запирались: зачем, для какой надобности? Взять-то нечего.

– А ведь правда, правда, – кивал собеседник. – Это, брат, когда опять добро наживать стали, вот тогда и замки понадобились.

– Почему ж они до войны-то не надобились? У всех добра хватало, у баб сундуки полные – кран не подымет, одних телевизоров не было, вместо них репродуктор с таз величиной. А так все было. Но как делали, вспомни: из дому отлучаемся – веник у порога ставим либо поперек крыльца хворостину кладем. Такой тебе и замок.

– И надежней, скажи ты, брат, запоров не было!

– Не было. Баяли, так-то и по всему Уралу, и по Сибири даже.

– И чтоб, скажи, хоть та же хворостина пропала!..

– Не знали того. Да и слова такого «пропала» не знали. Человек пропал, дело другое. А через веник или хворостину никто из чужих переступить не смел – во как было-то!

– Так и было, да-а. И скажи ты, брат, покойному Николаю Яковлевичу, что сын его по замкам будет следствие наводить, изругал бы ругательски, а то еще и плюнул бы.

Магазин, как и многие сельские, был смешанным: тут вам и продовольственные, тут и промышленные, и хозяйственные товары – выбирай, душа. А ведь ничего, действительно, кроме пустячной авоськи, не пропало. В целости, естественно, остались пятилитровые банки с огурцами и помидорами – ассорти. Года полтора стоят, если не все два, между прочим…

Перейдя в подсобку, Кузьма Николаевич обхватил и приподнял с табурета сейф, подержал, затем поставил на место. Никто не понял, зачем он это сделал, а сам он между тем подумал: да, легковат. И по району, и по области было немало случаев, когда такие сейфы попросту выносили со всем содержимым, запихивали в багажники автомобилей или в коляски мотоциклов, увозили подальше, затем где-нибудь в безлюдном месте вскрывали. Потом, случалось, железные ящики с исковерканными дверцами, изъеденные ржавчиной, находили то на дне какого-нибудь водоема, то в лесистом овраге, то в заброшенных выработках, где когда-то руду добывали.