Питер Бенчли - Челюсти

— Нет, — растерянно ответил Броди.

— Так оно, по-видимому, и есть, — голос ее стал звучать нежно, почти по-девичьи, в нем слышалась слабая надежда. — Раз сел аккумулятор, то понятно, почему он не вышел на связь.

— Радио работало, Салли.

— Подожди секунду. Кто там? А, это ты. — Наступила пауза. Салли разговаривала с Грейс Финли. — Грейс говорит, — снова донесся ее голос, — что ты просил ее прийти сюда. Зачем?

— Я подумал…

— Ты считаешь, что он погиб? Думаешь, он утонул? — Надежда угасла, и Салли зарыдала.

— Боюсь, что так, Салли. В данный момент мы не можем предположить ничего другого. Позволь мне, пожалуйста, сказать несколько слов Грейс.

— Да, Мартин? — услышал он в трубке голос Грейс Финли.

— Извини, что потревожил тебя, но не мог придумать ничего другого. Ты можешь побыть с ней какое-то время?

— Я останусь на всю ночь.

— Это очень хорошо. Я постараюсь подъехать попозже.

Спасибо.

— Что случилось, Мартин?

— Мы еще толком не знаем.

— Снова эта…

Тварь?

— Возможно. Как раз это мы и пытаемся выяснить. Но сделай мне одолжение, Грейс, ничего не говори Салли об акуле. И без того все скверно.

— Хорошо, Мартин. Подожди. Подожди минутку, — она прикрыла трубку ладонью. Броди слышал какой-то приглушенный разговор. Затем в трубке раздался голос Салли Гарднер:

— Почему ты это сделал, Мартин?

— Что сделал?

Видимо, Грейс Финли попыталась у нее отнять трубку, так как Салли резко сказала:

— Дай мне поговорить, черт возьми! — А потом спросила у Броди: — Почему ты послал его? Почему Бона? — голос ее был не особенно громким, но слова ее оглушили Броди.

— Салли, ты…

— Ничего этого могло не случиться, — сказала она. — Ты мог все это предотвратить.

Броди захотелось бросить трубку. Повторять сцену с матерью Кинтнера не было никакого желания. Но ему надо было оправдаться. Она должна знать, что его вины здесь нет. Как она может винить его?

— Перестань, — сказал он. — Бен был хорошим рыбаком. Он знал, на что шел.

— Если бы ты не…

— Хватит, Салли! — оборвал ее Броди. — Возьми себя в руки. — Он повесил трубку. Броди был в ярости и в замешательстве одновременно. Он злился на Салли Гарднер за то, что она обвиняла его, и злился на себя за то, что сердился на нее. «Если бы ты не…» — начала она. Если бы он не послал Вена. Это она Хотела сказать. Если бы, если бы… Если бы он сам отправился на поиски акулы. Но он же не рыбак. Потому он искал Вена.

— Ты слышал? — спросил он, взглянув на Медоуза.

— Не все. Впрочем, достаточно, чтобы понять — Бен Гарднер стал четвертой жертвой.

— Думаю, что так, — кивнул Броди. И он рассказал Медоузу и Хуперу, как они с Хендриксом ездили в лодке Вена. Раза два Медоуз прерывал его, спрашивая о чем-то. Хупер слушал молча, его худощавое лицо оставалось спокойным, а светло-голубые глаза были устремлены на Броди. Броди сунул руку в карман брюк. — Вот что мы нашли, — сказал он. — Леонард извлек его из деревянной обшивки. — Он протянул зуб Хуперу, тот повертел его на ладони.

— Что скажешь, Мэт? — спросил Медоуз.

— Это белая.

— Большая?

— Да. Думаю, футов пятнадцать — двадцать. Это фантастическая рыбина. — Он взглянул на Медоуза. — Спасибо, что позвали меня. Я бы мог всю жизнь заниматься акулами, а такой никогда не увидеть.

— Сколько может весить эта акула? — спросил Броди.

— Пять или шесть тысяч фунтов.

— Три тонны! — Броди даже присвистнул.

— А что ты думаешь о последнем случае? — спросил Медоуз.

— Судя по тому, что рассказал шеф, акула расправилась и с мистером Гарднером.

— Но как? — спросил Броди.

— Версии тут могут быть разные. Гарднер, возможно, упал за борт или она стащила его в воду, что более вероятно. Его нога могла запутаться в канате от гарпуна. Или же она схватила его, когда он перегнулся через борт.

— А как мог появиться зуб в обшивке?

— Акула напала на судно.

— С чего бы это?

— Акулы не слишком умные, шеф. Ими управляют инстинкты. Инстинкт голода у них очень силен.

— Но тридцатифутовая лодка…

— Акула не думает, что перед ней. Она видит что-то большое…

— Но несъедобное.

— Этого она не знает, пока не попробует. Поймите, в океане она никого не боится. Другие рыбы стараются спрятаться от тех, кто крупнее. Срабатывает инстинкт. Но белая акула ни от кого не скрывается. Она не знает страха. Она может вести себя осторожно, когда, скажем, рядом другая белая, еще больших размеров. Но страх ей неведом.

— На кого они обычно нападают?

— На все и всех.

— Как так — на все и всех?

— Именно так.

— Вы не могли бы сказать, почему она бродит у наших берегов так долго? — спросил Броди. — Не знаю, знакомы ли вам здешние воды, течение…

— Я вырос здесь.

— Здесь? В Эмити?

— Нет, в Саутгемптоне. Каждое лето и проводил там — и когда был школьником, и даже когда учился в аспирантуре.

— Каждое лето? Значит, вы родом не оттуда… — Броди очень хотелось говорить с Хупером на равных или даже с некоторым превосходством над этим молодым человеком, и это оборачивалось снобизмом навыворот, к которому невольно прибегали жители курортных городков. Он давал им возможность противостоять той надменности, которая — они это чувствовали — исходила от богатых курортников. В позе «мы люди простые» было очень много от социальной агрессивности, которая обычно соединяла богатство с изнеженностью, простоту — с добропорядочностью, а бедность (до определенного предела) — с честностью. Эту позу Броди считал отвратительной и глупой. Но он смутно чувствовал опасность, исходившую от молодого человека, он не мог понять, в чем дело, и инстинктивно ухватился за привычную манеру, чтобы как-то противостоять Хуперу.

— Не придирайтесь, — раздраженно прервал его Хупер. — Хорошо, я родился не здесь. Но я провел немало времени в этих водах и написал на этом материале диссертацию. Я понимаю, к чему вы клоните. Да, вы правы: местные воды — не самая лучшая среда для долгого пребывания в ней акулы.

— Тогда почему же она не уходит отсюда?

— Ответить на это невозможно. Совершенно ясно, что поведение ее необычно, но акулы совершают столько странных поступков, что отклонение от нормы становится нормой. Всякий, кто рискнул бы поспорить, пытаясь предсказать поведение акулы в какой-либо конкретной ситуации, наверняка проиграет. Не исключено, что эта, акула больна. Акулы не способны контролировать свои действия. А если к тому же что-нибудь разлаживается в ее сложном организме, она теряет способность ориентации, и поведение ее становится вообще непредсказуемым.

— Если у нее у больной такие повадки, — сказал Броди, — не позавидуешь тому, кому она встретится здоровой.

— Разумеется. Но лично я не думаю, что она больна. Есть другие причины, которые заставляют ее оставаться здесь. Мы можем только догадываться о них. Тут и естественные факторы, и просто ее капризы.