Хеннинг Манкелль - На шаг сзади

– У меня остался только один вопрос, – сказал Давид. – Бывает ли вам страшно?

– Еще как! И довольно часто.

– И что вы тогда делаете?

– Не знаю. Плохо сплю. Стараюсь думать о чем-нибудь другом.

Давид сунул свой листок в карман и покосился на пилотку. Валландер кивнул, и мальчик тут же натянул ее на голову. Валландер подвел его к зеркалу. Пилотка была велика и сползла на уши. Он проводил мальчика в приемную.

– Если будут еще вопросы, приходи, – сказал он на прощанье.

Он долго смотрел вслед удаляющейся под дождем маленькой фигурке, потом вернулся в кабинет и продолжил разбирать стол. Надо уезжать, подумал он. Прямо сейчас.

В дверях появилась Анн-Бритт.

– Я думала, ты на больничном, – сказала она.

– Так оно и есть.

– Как прошла встреча?

– Какая встреча? – не понял он.

– Не темни, Мартинссон мне все рассказал, – улыбнулась она.

– Умный мальчик. Я попытался ответить на его вопросы совершенно честно. Вопросы очень толковые, только, боюсь, папаша к ним руку приложил.

Он убрал со стола еще несколько папок. Теперь стол был пуст. Анн-Бритт села на стул для посетителей.

– У тебя есть время?

– Есть, но немного. Я уезжаю на несколько дней.

Она встала, закрыла дверь и снова села.

– Даже не знаю, почему я это тебе рассказываю, – сказала она. – Во всяком случае, очень прошу, чтобы пока этот разговор остался между нами.

Она хочет уйти из полиции, подумал Валландер. И правильно – кто это может выдержать.

– Обещаешь?

– Обещаю.

– Иногда нужно поделиться своими неурядицами. Хотя бы с одним человеком.

– Мне тоже.

– Я развожусь, – сказала она. – Мы долго обсуждали и наконец договорились. Если в таких вопросах вообще можно договориться, особенно когда у вас двое детей.

Валландер не особенно удивился. Он давно уже догадывался, что в семье у Анн-Бритт не все в порядке.

– Не знаю, что и сказать.

– А тебе ничего и не надо говорить. Я даже не хочу, чтобы ты что-нибудь говорил. Достаточно, что ты знаешь.

– Я сам через это прошел, – сказал он. – Сам разводился. Вернее сказать, со мной разводились. И я вполне могу предполагать, каким адом это может обернуться.

– Но ты же с этим справился!

– Я? Ничего подобного.

– Тогда, значит, умело скрываешь.

– Вот здесь ты права. Что-что, а это мне удается превосходно.

По окну сбегали струи дождя. Ветер заметно усилился. Они помолчали.

– И еще одна новость, – наконец сказала она. – Ларстам пишет книгу.

– Книгу?

– О том, как он убивал. Какие чувства при этом испытывал.

– Откуда ты знаешь, что он пишет книгу?

– В газете прочитала.

Валландер почувствовал, что начинает свирепеть.

– И кто ему за это платит?

– Одно книжное издательство. Сколько платят, разумеется, неизвестно. Но можно предположить, что немало. Внутренняя жизнь маньяка-убийцы – это будет хорошо продаваться.

Валландер яростно затряс головой:

– Тебя от этого не тошнит?

– Он разбогатеет, в отличие от нас с тобой.

– Мы живем во время, когда преступления становятся рентабельными. Так или иначе.

Она поднялась:

– Я просто хотела, чтобы ты знал. Больше ничего.

В дверях она обернулась:

– Счастливой поездки.

Валландер какое-то время сидел не шевелясь и думал о том, что она ему рассказала – о разводе, о книге убийцы. О своем раздражении и о повышенном кровяном давлении.

Он хотел как можно скорее завершить свои дела на работе, но сейчас просто сидел и думал, как будто ему некуда было спешить. События двухмесячной давности снова разворачивались в его памяти.

Им все же удалось взять Ларстама до того, как он совершил свое девятое убийство. Все, кто потом его допрашивал, ошеломленно говорили, что ожидали увидеть чудовище, а увидели вполне разумного, скромного, даже приветливого человека. Валландеру даже казалось иной раз, что более дружелюбного существа он никогда не встречал. Но Оке Ларстам и в самом деле был чудовищем, хотя и не таким, каких в часы досуга мастерил Стуре Бьорклунд и потом продавал режиссерам фильмов ужасов.

Он допрашивал его много часов, переходящих в дни и недели. Иногда ему казалось, что действия Ларстама непостижимы не только для окружающих, но и для него самого. Он искренне и вежливо отвечал на все вопросы, но у Валландера все больше и больше крепло ощущение, что до истинной причины они не докопаются никогда.

– Зачем вы их убили? – спрашивал Валландер. – Троих ребят в национальном парке? Ребят, только начинающих жить? Вы открывали их письма, вы шпионили за ними. Потом устроили засаду и расстреляли.

– А можно ли желать себе лучшего конца? Умереть, когда ты на вершине счастья?

– Так вы убили их в благотворительных целях?

– Думаю, да.

– Думаете? Вы должны не думать, а знать. Вы же все спланировали заранее.

– Можно планировать и не будучи на сто процентов уверенным.

– Вы уехали в Европу и посылали открытки. Вы спрятали машины, закопали трупы. Зачем?

– Я не хотел, чтобы их обнаружили.

– Зачем же тогда вы их потом выкопали?

– Я так хотел.

– Зачем?

– Не знаю. Чтобы быть замеченным… Не знаю.

– Вы взяли на себя труд поехать на Бернсё и убить Ису Эденгрен. Почему вы не могли оставить ее в покое? Она же ничем вам не грозила.

– Человек должен доводить задуманное до конца.

Иногда Валландер не выдерживал. Он выходил из комнаты для допросов и думал, что там, за дверью, сидит истинный монстр, почище, чем в любых страшилках, только в человеческом облике. С дружелюбной улыбкой и более чем разумным поведением. Но он все же каждый раз заставлял себя вернуться и продолжать допрос. Они говорили о молодоженах, за которыми он тоже шпионил. Он не мог позволить им жить, потому что они излучали совершенно непереносимое для него счастье.

Наконец он перешел к Сведбергу и услышал о долгой и запутанной любовной истории, разыгрывавшейся в тайне от остальных. О роковом треугольнике, о Бруре Сунделиусе, даже не догадывавшемся, что Сведберг изменяет ему с другим. Стрид якобы знал об их отношениях и угрожал разоблачить. Они говорили о том, в какой ужас пришел Сведберг, когда понял, что человек, с которым у него был десятилетний роман, что этот самый человек – преступник и убийца. Валландер спросил о телескопе, подложенном в сарай Бьорклунда, – это, как он и думал, оказался просто отвлекающий маневр.

И все равно, несмотря на часами продолжающиеся беседы, у Валландера было чувство, что он так и не получил ответа ни на один из своих вопросов. В словах Ларстама все время было что-то ускользающее, какая-то недоговоренность. Он всегда был приветлив и скромен, и даже просил извинения, если ему не удавалось вспомнить ту или иную деталь. Но где-то в душе его был тайник, куда Валландер проникнуть не мог. Не мог он и понять до конца отношений Ларстама со Сведбергом.