Айзек Адамсон - Тысячи лиц Бэнтэн

В другой стране я бы решил, что меня облапошивают ради лишних миль на счетчике. Но на личном опыте я убедился, что если бы все люди в мире были такими же внимательными, как любой токийский таксист, армии бы распустили, тюрьмы опустели бы, юридические фирмы рассосались бы, а дневные ток-шоу навсегда сгинули бы из эфира.

И тут перед нашим такси затормозила тачка. Серебристый «астоп-мартин» размером с кита. Я узнал водилу, смахивающего на медведя, – тот сломя голову бросился открывать дверцу, за которой показалась фигура в черном костюме. Тут ошибок быть не могло. Эта грустная походка и сутулые плечи бросались в глаза, как и родинка его дочери. Глядя, как мужик исчезает в здании, я почуял, что наконец все сходится.

– Спасибо за предложение, – сказал я таксисту и сунул ему деньги. – Но, сдается мне, я только что нашел способ пробраться внутрь.

Поднимаясь по ступенькам, я не торопился, отчасти потому, что у меня слабость к лестницам, а отчасти потому, что мне надо было обмозговать, что же сказать господину Накодо. Если утопленница и вправду была его дочкой, тогда мне надо готовить не вопросы, а соболезнования. Но если у него вчера дочь умерла, какого хрена он делает в шикарном хостес-клубе в Гиндзе?

Добравшись до четвертого этажа, я напомнил себе, что, кем бы ни была утонувшая девчонка, я тут не при делах. Мы даже не говорили ни разу. Просто женщина, которую я видел в зале патинко. Припадочная. Девчонка с прикольной родинкой, которую я никак не могу выкинуть из головы.

Мне уже было плевать на все к седьмому этажу. Выйдя с лестничной площадки, я прошагал по короткому узкому коридору. Дверь в клуб «Курой Кири» была широко распахнута. У входа – ни одного накачанного вышибалы, ни типчиков скользкого вида, смахивающих на гангстеров, ни даже вывески «Только для членов». Это без надобности, потому что и так все знали правила и могли смекнуть насчет последствий. Подчеркивать эксклюзивность клуба «Курой Кири» – все равно что прицепить акуле на нос табличку «Опасно!».

Сразу за входом выстроилась шеренга японочек в одинаковых черных платьях и белых перчатках по локоть. Тонкие обнаженные шеи, лепные скулы, блестящие черные волосы и сверкающие карие глаза. Я с такой скоростью бегал глазами от одной девчонки к другой и обратно, что так и не понял, сколько их всего, не говоря уж о том. чтобы отличить их друг от дружки. Бесконечные ноги в черных чулках, губы накрашены алым оттенка «сердечный приступ», такие изгибы, от которых дешевый писака детективов изошел бы слюнями и метафорами. На секунду мне пришлось уставиться на носки собственных ботинок, чтобы откалибровать взгляд заново. Девушек я особо не поразил: они отмстили мое присутствие натянутыми улыбками и косыми взглядами в сторону своего босса.

– О! О! О! – воскликнула матрона, клацая по полу шпильками и размахивая руками. Мама-сан оказалась дамочкой средних лет, на голове слишком много волос, на лице наляпано слишком много косметики, а вокруг шеи накручено слишком много жемчуга. Она вдруг резко замерла на полдороге и ринулась в другую сторону, руки ее так и танцевали у лица, словно мотыльки, кружащие вокруг лампочки.

А я торчал у входа с тупой американской улыбкой на физиономии и шарил глазами по залу в поисках Накодо. Было слишком темно и мало что видно. Приглушенный свет и черный декор. Черные стены, черные полы, черные столики. Все мужчины – в черных пиджаках поверх накрахмаленных белых рубашек. Все женщины – в черных платьях, черных туфельках и белых перчатках по локоть. На мне – мои всегдашние черные брюки, белая рубашка и черные остроносые ботинки, но все равно я был не в тему, словно червяк в суси-ролле «дракон».

Тут снова нарисовалась матрона, таща на буксире юную блондинку, и чуть ли не ткнула мне ее в лицо. Я был бы только за. Ростом блондинка была примерно шесть футов, с длинными волосами солнечного цвета и с такой кучей веснушек, что вы бы их считали много дней. Судя по тому, как ее тело вписалось в форменное черное платье, скорее всего, это были бы самые незабываемые дни вашей жизни.

– Прости, дружок, – заговорила блондинка с мощным австралийским выговором. – Здеся клуб этот для членов только, тутошний клуб! Ублюдки, а? Леди хотят, чтоб я базарила, потому как она английский не сечет, да? Типа, лучше ты гуляй отсюда, если не хоть, чтоб она развопилась и громилу кликнула. Невезуха, дружок. Не кисни. Салют! Бывай!

Мда – заурядная Элиза Дулиттл. Улыбнувшись австралийской цыпочке, я замахал рукой матроне, та стояла в нескольких футах поодаль, озабоченно глядя на нас.

– Сумимасэн, – позвал я. – Тётто маттэ, ку-дасай! [39]

Матрона склонила голову, удивившись, что я не только говорю по-японски, но и гавкаю на нем. Осторожненько она подобралась ближе, теперь вся сплошь улыбка, спокойно опустив руки. И все равно в глаза бросалось, что ей непривычно иметь дело с иностранцами, а может, просто с немиллионерами.

– Простите, что беспокою вас, – продолжил я по-японски.

– Да? – сказала матрона.

– Вот эта женщина, – кивнул я и сторону цыпочки, которая тут же включила широченную улыбку. На зубах у нее веснушек не было.

– Да? – повторила матрона.

– Ни слова не пойму из того, что она говорит. Она со мной по-английски разговаривает. По крайней мере, мне так кажется. Видите ли, я француз. Из Франции.

– Из Франции? – спросила матрона.

– Ну, Франция в виде Польши, по крайней мере с маминой стороны. Она вообще-то русская, из деревушки в Стамбуле, бывшем Константинополе. Но по-английски я не умею. Я говорю по-французски. Francais. По чести сказать, мне немного обидно, что со мной так обращаются.

– По-французски? – спросила матрона.

– Я здесь на рандеву с господином Накодо. Чуть опоздал и, наверное, разминулся с ним внизу, где мы должны были встретиться. А сейчас из-за вас и этой мямли je пе sequoi [40] я опаздываю.

– Господин Накодо? – озадачилась матрона.

– llai, sivolsplais. [41] Передайте ему, что это Билли Чака.

Тут матрона улыбнулась и как из пулемета застрочила на очень беглом, без акцента, прямиком-из-Сорбонны французском. Понятия не имею, о чем она лопотала, да и наплевать. Убедившись, что теперь я точно знаю свой шесток, матрона поклонилась и зашагала в темные дебри клуба «Черный туман». Парочка из пяти-шести красавиц японок мелодично хихикнули и кучкой последовали за хозяйкой.

Блондинка задержалась еще на секунду, чтобы помучить меня улыбкой, а потом красиво и медленно уплыла прочь, затягивая агонию. И вот так шесть или семь самых прекрасных цыпочек, каких я в жизни встречал, свалили из этой самой жизни прежде, чем я сумел отмочить первую шуточку.

Когда все девушки исчезли, я почуял взгляды. Тихо в клубе не стало, но атмосфера слегка изменилась, как будто облако на мгновение набежало на солнце.