Тим Лахай - Вавилон восставший

— Я уже почти начал жалеть, что вы не та группка религиозных фанатиков, которой вас пытается представить пресса. Вся история все больше начинает напоминать хорошо продуманную попытку очернить представителей евангельского христианства, как было в случае с выходкой в ООН. С какой целью, помимо простого нарушения общественного спокойствия, мы пока не знаем. Но, несомненно, выясним это, и злоумышленники от нас не уйдут.

— Надеюсь, агент Бейнс. Мы все с радостью удалимся с этой никому не нужной авансцены, на которую нас кто-то насильно вытолкнул только ради того, чтобы причинить боль невинным людям и ввести верующих христиан в серьезное искушение.

Когда Шэри вернулась в больничную палату Пола, она с радостью обнаружила, что врачи уже ушли. Однако Пол был не один. Рядом с его кроватью сидел изысканного вида мужчина в очень дорогом костюме и шепотом говорил ему что-то очень серьезное.

— Привет, Пол.

Пол улыбнулся, увидев входящую в палату Шэри.

— О, Шэри, как здорово, что ты вернулась. Это Шейн Баррингтон, тот самый Шейн Баррингтон. Он сам пришел навестить меня в больнице, представляешь?

— Здравствуйте, мисс Нельсон. Пол как раз рассказывал мне, как много вы для него сделали. Сколько трагедий пережил этот молодой человек за какой-нибудь год!

В Баррингтоне было что-то такое, что заставило Шэри сделать шаг назад и насторожиться.

— Да, мистер Баррингтон. Но простите меня за несколько бестактный вопрос… что в жизни Пола могло заинтересовать столь богатого и могущественного человека?

Пол, и без того бледный, от вопроса Шэри побледнел еще больше.

— Шэри, зачем ты грубишь мистеру Баррингтону?

— О, я вовсе не воспринимаю это как грубость, Пол. Я недавно сам пережил страшную трагедию в семье, из-за которой лишился единственного сына. Услышав о взрыве в церкви и о том, что случилось с профессором Мерфи и с вами, я почувствовал, что мне необходимо разыскать вас и предложить свою помощь. Именно об этом я говорил во время пресс-конференции. Я стремлюсь помогать жертвам и бороться с преступностью, под какими бы благочестивыми масками она ни скрывалась.

Пол улыбнулся:

— Как любезно с вашей стороны, сэр, что вы нашли время посетить меня.

Баррингтон похлопал Пола по плечу.

— Впрочем, я приехал сюда не для светской болтовни. Мои сотрудники внимательно изучили вашу биографию, и она напомнила мне биографию моего сына. Я задумался о том будущем, которое у него отняли, и о… — мне крайне неприятно говорить об этом — и о возможностях, не реализованных им из-за моей невнимательности к нему и его воспитанию. — Баррингтон вытащил из кармана конверт. — Поэтому я взял на себя смелость учредить в Престонском университете особую стипендию от «Баррингтон комьюникейшнс» специально для вас, Пол. Теперь у вас не будет никаких проблем на протяжении всего периода обучения.

Глаза Пола наполнились слезами благодарности. У Шэри, напротив, мистер Баррингтон и его неожиданный интерес к Полу вызывали только подозрения. День для нее был явно перенасыщен событиями.

Навуходоносор стоял на верхней части крепостной стены, окружавшей дворец, а весенний ветер с реки лениво шевелил царские одежды, принося с собой дыхание новой жизни. Как загадочны пути разума человеческого, размышлял царь. Всего несколько месяцев назад он так страшно страдал из-за сна о громадной статуе и из-за своей неспособности вспомнить хоть малейшую подробность сна превратился в истерическое ничтожество. Потом раб-еврей по имени Даниил пересказал ему сон, и с тех пор каждую ночь он видит во сне эту статую. Каждую ночь его посещают невыносимо яркие и потрясающе правдоподобные видения, от которых он просыпается не смущенным и опустошенным, как раньше, а преисполненным невиданной энергии и стремления действовать.

С тех самых пор, как Даниил раскрыл ему значение сна: что в мировой истории никогда не будет империи более могущественной, чем Вавилонская, и более великого правителя, чем Навуходоносор, царь царей, — он ощутил прилив новых сил, опьяняющее, неистовое чувство почти сверхчеловеческого могущества. Теперь никто и ничто не сможет устоять перед ним. Все народы и племена от далеких гор, где восходит солнце, до неизвестных берегов, где оно опускается в подземный мир, должны признать его власть над собой, должны преклониться перед царским величием и ощутить тяжесть его пяты.

Взглянув на обширную долину, простиравшуюся у подножия крепости, царь увидел множество подданных, гнувших спины под горячим весенним солнцем. Сотни, тысячи тружеников тащили веревки, поднимали громадные бревна, копошились подобно муравьям на иссушенной жарой земле. Даже на огромном расстоянии царь слышал свист бича, чувствовал боль от кожаных плетей, врезавшихся в плоть нерасторопного раба. А ведь его надсмотрщики умели доводить этих несчастных до полного изнеможения.

Ему показалось, или на самом деле весенний ветерок принес с собой запах человеческого пота? Его жена Амитис наполнила свои сады всеми возможными цветами и растениями, напоминавшими ей родную Персию. И царь часто прогуливался там, вдыхая густой аромат. Но даже у самых экзотических из ее цветов аромат не был так сладок, как запах этого пота, пота людей, умирающих исключительно ради прославления его имени.

Когда же солнце поднялось еще выше и воздух начал дрожать от подступающего полуденного жара, царь перевел взгляд с равнины, кишащей толпами рабов, на массивное сооружение, находившееся в ее центре. Оно напоминало распростертого на земле великана, словно паутиной опутанного множеством веревок. Но путы предназначались не для того, чтобы связать его, а, напротив, чтобы поднять. И когда царь услышал, что крики надсмотрщиков и звуки бичей стали громче, он понял: статуя вот-вот займет положенное ей место. Его сон наконец-то становился реальностью.

Исполинская фигура продолжала лежать неподвижно. И на какое-то жуткое мгновение царю в голову пришла страшная мысль: неужели его инженеры допустили какие-то просчеты и подобную громаду просто невозможно поднять с земли, сколько бы рабов ни было в вашем распоряжении? Ибо, вне всякого сомнения, никто доселе не осмеливался предпринимать ничего подобного и даже помыслить не мог о таком.

И тут надрывный скрип тысяч футов крученой пеньки, сливавшийся с истошными воплями рабов, чьи мышцы напрягались сверх человеческих возможностей, уступил место более глухому и громкому звуку статуи, поднимающейся из пыли и медленно, но неуклонно восстающей к своему будущему величию. В страхе открыл царь рот, не в силах отделаться от ощущения, что статуя ожила и теперь приближается к нему.

Раздались крики ужаса и боли — несколько канатов, привязанных к громадному торсу статуи, оборвались, и десятки рабочих, корчась и оглашая долину воплями, рухнули на землю. Огромная фигура, казалось, застыла в нерешительности. Навуходоносор сжал зубы и, как ему почудилось, одним усилием воли заставил ее продолжить движение. И вот фигура вновь подалась вперед и в последнем невероятном усилии, оглашая окрестности грохотом, заняла свое место. Одновременно к небу поднялось облако желтой пыли.