Ю Несбё - Нетопырь

Со сцены послышалось, будто кто-то хлопает в ладоши. И Харри увидел: из перерезанной шеи торчал белый обрубок позвоночника, будто белая змея, покачивающая головой. Оттуда на сцену бил фонтан крови.

– Он догадывался о наших планах! – прошептал Уодкинс. – Он знал, что мы придем! И оделся, как одна из растерзанных им жертв! – Он повернулся к Харри: – Черт, Хоули! Черт, черт!

Харри вдруг ощутил тошноту – то ли из-за этой крови, то ли из-за словечка «растерзанных», то ли оттого, что у Уодкинса дурно пахло изо рта.

В следующее мгновение палач, видимо в шоковом состоянии, прыгнул, чтобы подхватить голову, но поскользнулся в луже крови и грохнулся на пол, а двое других клоунов выбежали на сцену с криками: «Включите свет!» и «Занавес!»

Еще двое прибежали с занавесом, и все четверо поочередно забирались друг другу на плечи, пытаясь закрепить занавес на потолке. Из-за сцены кто-то крикнул, освещение мигнуло, послышался громкий щелчок, и в зале стало абсолютно темно.

– Пойдем-ка, Хоули! Не нравится мне это. – Уодкинс встал и потянул Харри за рукав.

– Тише! – Харри усадил его снова.

– Что такое?

Снова зажгли свет. Там, где несколько секунд назад в хаосе смешались кровь, клоуны, занавесы, гильотины и отрубленные головы, не было никого – кроме палача и Отто Рехтнагеля с головой королевы под мышкой. Ответом на их поклон стал восторженный рев зала.

– I'll be damned, [58] – прошипел Уодкинс.

В перерыве Уодкинс позволил себе кружку пива.

– Этот первый номер душу из меня вынул, – признался он. – Черт, я еще дрожу. Может, взять его сейчас? Я с ума сойду, пока дождусь конца.

Харри пожал плечами:

– Почему? Бежать он не собирается, ничего не подозревает. Действуем по плану.

Уодкинс тайком проверил, на месте ли рация. Лебье, безопасности ради, остался в зале. Полицейская машина стояла у заднего выхода.

Признавая нововведения весьма эффектными, Харри все же не понимал, зачем Отто заменил Людовика XVI на неизвестную блондинку. Конечно, он рассчитывал, что Харри, получив бесплатный билет, обязательно придет. Игра с полицией? Харри читал, что серийные убийцы смелеют, если долго остаются непойманными. Или просьба остановить его?

Но возможен и третий вариант: просто цирковой номер с некоторыми изменениями.

Звонок.

– Here we go again, [59] – сказал Уодкинс. – Надеюсь, больше сегодня никого не убьют.

Отто появился снова в небольшой сценке во втором акте, одетый охотником и с пистолетом в руке. Навстречу катились деревья, он что-то высматривал между ними, насвистывая как птица. Потом прицелился. Громкий хлопок, от пистолета поднялось облачко дыма, с одного дерева на сцену шлепнулось что-то черное. Охотник подбежал и с удивлением поднял черную кошку! Тяжело вздохнув, Отто под аплодисменты покинул сцену.

– Я не понял, – шепотом пожаловался Уодкинс.

Если бы нервы у Харри не были так взвинчены, возможно, он и оценил бы номер. Но он глядел больше на часы, чем на сцену. К тому же в основе большинства номеров была местная политическая сатира, которую не понимал Харри, но очень ценили зрители. Музыка заиграла громче, мигнули огни, и все артисты вышли на сцену.

Харри и Уодкинс с извинениями протиснулись вперед и направились к двери сбоку от сцены, открытой, как и было условлено. Они оказались в коридоре, полукругом огибающем сцену. Найдя дверь с табличкой «Отто Рехтнагель, клоун», стали ждать. От музыки и аплодисментов содрогались стены, но Уодкинс расслышал слабый писк рации и выудил ее из кармана.

– Уже? – спросил он. – Музыка ведь еще не закончилась. Прием.

Уодкинс вытаращил глаза.

– Что? Повтори. Прием.

Харри понял, что что-то не так.

– Сиди, следи за дверью. Конец связи!

Уодкинс сунул рацию обратно в карман и достал из портупеи пистолет:

– Лебье не видит Рехтнагеля на сцене.

– Может, он просто его не узнал? Они гримируются так, что…

– Свиньи нет на сцене, – повторил Уодкинс, безуспешно дергая дверную ручку. – Черт, Харри, добром это не кончится!

Коридор был узким. Уодкинс прислонился спиной к противоположной стене и стал бить в дверь ногой. С третьего пинка дверь вылетела. Гримерку заполнял белый пар. На полу была вода. И вода и пар шли из приоткрытой двери – очевидно, в душевую. Они встали по сторонам этой двери, Харри достал пистолет и нащупал курок.

– Рехтнагель! – крикнул Уодкинс. – Рехтнагель!

Нет ответа.

– Не нравится мне это, – прошипел он.

Харри это тоже не нравилось – он на своем веку смотрел слишком много детективов и знал, что открытые душевые, из которых никто не отвечает, не сулят ничего хорошего.

Уодкинс указательным пальцем показал на Харри и большим – на душевую. Харри захотелось в ответ показать средний, но спорить не приходилось. Ногой открыв дверь, он шагнул в жару и пар и сразу же насквозь промок. Прямо перед Харри висела занавеска. Не опуская пистолет, Харри рывком отдернул ее.

Пусто.

Закрывая воду, Харри обжег руку и громко выругался по-норвежски. В ботинках хлюпало. Пар рассеивался. Харри осмотрел душевую.

– Никого! – крикнул он.

– А какого черта здесь столько воды?

– Погоди, здесь что-то застряло в сливном отверстии.

Харри сунул руку в воду в поисках пробки и нащупал что-то гладкое и мягкое, застрявшее в стоке. Харри потянул это вверх. Вдруг он почувствовал, что начинает задыхаться. Он сглотнул и постарался вдохнуть, но пар душил его все сильнее.

– Что там? – спросил Уодкинс.

Он стоял в двери душевой и смотрел на Харри, опустившегося на корточки.

– Думаю, я проиграл Отто Рехтнагелю сто долларов, – тихо ответил Харри. – Точнее, тому, что от него осталось.

Что происходило потом, Харри видел словно в дымке. Будто пар из душевой кабинки разлился по его телу.

В коридоре расплывчатый силуэт охранника пытался открыть дверь реквизиторской. Замочная скважина была залеплена чем-то красным. Дверь взломали, внутри стояла окровавленная гильотина. Послышался крик – какой-то приглушенный, шерстяной, – коллег Рехтнагеля не удалось удержать, и их взорам предстал Отто, раскиданный по всей комнате.

Конечности были разбросаны по углам, будто кукольные руки и ноги. Пол и стены забрызганы настоящей липкой кровью, которая со временем сворачивалась и темнела. Лишенное рук и ног тело лежало на подставке для гильотины – окровавленным куском мяса с широко раскрытыми глазами, клоунским носом и помадой на губах и щеках.

Пар подступил Харри к коже, рту и нёбу. Как в замедленной съемке, из тумана появился Лебье, подошел к нему и громко прошептал на ухо: «Эндрю исчез из больницы».

Уодкинс все не мог отойти от гильотины.

– Чертовская самоуверенность, – услышал Харри эхо его голоса.