Ю Несбё - Нетопырь

– Прикрыться! – С этими словами охранник включил свет.

Гильотина, как отдыхающая примадонна, возвышалась посреди комнаты под покрывалом.

– Прикрыться?

– А, местная шутка. Мы так кричим в Сент-Джордж, когда входим в темную к-комнату. М-да.

– Почему? – Харри приподнял покрывало и увидел гильотинный нож.

– Да так. Старая история. Случилась в семидесятые. Д-директором тогда был Альбер Моссо, бельгиец. Чересчур, п-пожалуй, энергичный, но нам он нравился – н-настоящий театрал, bless his soul. [86] Конечно, говорят, актеры – кутилы и б-бабники, и возможно, это так и есть. Я п-просто говорю, как оно было. У нас тогда работал один известный и смазливый актер, н-не буду называть имени, т-так вот он был бабник еще тот. Женщины от него падали в обморок, а мужчины сгорали от ревности. Иногда мы устраивали в театре экскурсии. И как-то раз к нам пришли школьники. з-заходят они в реквизиторскую, экскурсовод включает свет, а эта свинья на диване «рококо» из «Стеклянного зверинца» Теннесси Уильямса наяривает б-буфетчицу.

Конечно, экскурсовод мог спасти ситуацию, потому что тот известный актер – не буду называть имени – лежал к нему спиной. Но экскурсовод этот был сопляк, который сам мечтал когда-нибудь стать актером. И, как большинство театралов, был самонадеянным дураком. И поэтому, хотя видел он плохо, очков не носил. Короче, он не разглядел, что творится на диване «рококо», и думал, что все жаждут послушать его интересную л-лекцию. И когда он начал рассказывать о Теннесси Уильямсе, наш б-бабник выругался, но лица не показал. Только волосатую задницу. Но экскурсовод узнал г-голос и говорит: «Здесь сам Брюс Лизлингтон?» – Охранник закусил губу. – Ой.

Харри рассмеялся и, подняв руки вверх, заверил:

– Все в порядке, имя я уже забыл.

– Ну так вот. На с-следующий день собирает всех Моссо. Рассказывает вкратце, что случилось и насколько это серьезно. «М-мы, – говорит, – такой славы себе позволить не можем. Поэтому, к сожалению, надо немедленно запретить подобные э-э-экскурсии».

Хохот охранника эхом прокатился по комнате. Харри тоже улыбнулся. Только отдыхающая примадонна из стали и дерева высокомерно молчала.

– Тогда понятно, почему вы скомандовали прикрыться. А что тот несчастный экскурсовод? Стал актером?

– К несчастью для него и к счастью д-для сцены – нет. Но из театра он не ушел. Сейчас работает осветителем. Д-да, я забыл, вы же его видели.

Харри незаметно принюхался. Под ногами звякнули цепи. До чего же жарко!

– Да. Да, точно. Он ведь теперь носит контактные линзы?

– Нет. Он говорит, л-лучше, когда он видит сцену нечетко. Г-говорит, что тогда видит целостную картину, а не какие-то детали. Очень странный п-парень.

– Очень странный, – подтвердил Харри.

Через несколько лет Кристина вернулась в Осло. От друзей Харри знал, что она привезла с собой двухлетнюю девочку, но англичанин остался в Лондоне. И однажды вечером он увидел ее в «Сардинах». Подошел поближе и заметил, как сильно она изменилась. Кожа поблекла, безжизненные волосы растрепаны. При виде Харри она улыбнулась как-то испуганно. Он поздоровался с Кьяртаном, «музыкантом», с которым, кажется, встречался и раньше. Она болтала о пустяках, нервно и торопливо, не позволяя Харри задать ей вопросы, которые, она знала, у него были. Потом она заговорила о планах на будущее, но в глазах ее уже не было прежнего блеска, она не жестикулировала быстро, как раньше, движения стали медленными и вялыми.

Кажется, в этот момент она заплакала, но Харри был настолько пьян, что точно уже не помнил.

Кьяртан ушел и вернулся снова, прошептал что-то на ухо Кристине и, высвобождаясь из ее объятий, снисходительно улыбнулся Харри. Потом все ушли, и Харри с Кристиной остались в пустом баре одни, среди сигаретных пачек и разбитых стаканов, и просидели до закрытия. Нельзя сказать точно, кто кого дотащил до двери и кто предложил поехать в гостиницу, но так или иначе, они оказались в «Савойе», где, опустошив мини-бар, доползли до постели. Харри предпринял отчаянные поползновения, но было поздно. Уже поздно. Кристина лежала, зарывшись лицом в подушку, и плакала навзрыд. Проснувшись, Харри шмыгнул вон из номера и на такси добрался до «Посткафе», которое открывалось на час раньше других забегаловок. И, сидя там, он понял, насколько было поздно.

– Да?

– Извини, что так поздно звоню, Лебье. Это Харри Хоули.

– Хоули? Что случилось? Сколько сейчас в Норвегии?

– Не знаю. Слушай, я не в Норвегии. Ерунда вышла с самолетом.

– Что еще?

– Он меня не дождался, скажем так. А поменять билет не так-то просто. Ты мне должен кое в чем помочь.

– Выкладывай.

– Встретимся у квартиры Отто Рехтнагеля. Прихвати с собой отмычки или, если ты с ними не в ладах, – лом.

– Ладно. А в чем дело?

– Все путем. Appreciate it, mate. [87]

– Все равно не спалось…

– Алло?

– Доктор Энгельзон? Я по поводу трупа, меня зовут…

– Да мне плевать, как вас зовут! Время… три часа ночи, спросите доктора Хансона, у него сегодня дежурство. Спокойной ночи.

– Плохо слышно? Я сказал, спокой…

– Это Хоули. Не бросайте трубку, пожалуйста.

– Тот самый Хоули?

– Рад, что вы меня запомнили, доктор. В квартире, где нашли тело Эндрю Кенсингтона, я обнаружил кое-что интересное. Мне нужно посмотреть на него, то есть на его одежду. У вас ведь она осталась?

– Да, но…

– Через полчаса встретимся у морга.

– Дорогой мистер Хоули, но я на самом деле не…

– Не заставляйте меня повторять, доктор. Исключение из ассоциации врачей, иски от родственников, газетные статьи… продолжать?

– Все равно я не успею через полчаса.

– Сейчас на улицах пробок нет, доктор. Думаю, вы успеете.

Маккормак вошел в кабинет, закрыл дверь и встал у окна. Всю ночь шел дождь – летняя погода в Сиднее, как всегда, была переменчивой. Маккормаку было за шестьдесят, он достиг того возраста, когда полицейские уходят на пенсию, и, как многие пенсионеры, когда оставался в комнате один, разговаривал сам с собой.

Обычно он бросал короткие будничные замечания о вещах, на которые другие, по его мнению, внимания не обращали.

– Сегодня ведь тоже не распогодится? Нет, конечно же нет, – говорил он, слегка покачиваясь на каблуках и поглядывая на свой город. Или:

– Сегодня пришел раньше всех. Да, да, да…

Он повесил пиджак в шкаф и вдруг обнаружил в комнате какое-то шевеление. Мужчина на диване, которого он сразу не заметил, чертыхался, пытаясь из лежачего состояния перейти в сидячее.

– Хоули? – удивился Маккормак.

– Извините, сэр. Я думал, ничего, если я тут прикорну…

– Как ты здесь оказался?

– Я так и не сдал пропуск. Меня впустили. Ваш кабинет был открыт, а раз уж я все равно хотел поговорить с вами, то и зашел.