Иэн Бэнкс - Канал грез

Громыхание якорной цепи заглушило вопли боевика, но, вероятно, это был быстрый конец. Если бы она дождалась рассвета, то, наверное, увидела бы, как он вылетает из якорного клюза облаком алых брызг; от одной мысли, что его кровь разольется по поверхности озера, ее передернуло.

Громыхание якорной цепи прокатилось по всему судну, палуба под ногами отозвалась на него дрожью. Освобожденная от тормозов цепь разматывалась под действием собственного веса. Когда она остановилась, послышался глухой удар; но Хисако не могла сказать, ушла ли вся цепь в воду, или ее что-то задержало. Она рассеянно потерла грудь, слегка поморщилась, нечаянно дотронувшись до обожженного места, и подумала, что для бесчувственного человека вкус мести теряет свою остроту.

Хисако Онода пришла к заключению, что больше на «Надии» убивать некого. И она решила нанести визит мистеру Дендриджу, который заслуживал внимания как никто другой.

Все по-прежнему выглядело достаточно безнадежно, однако это было лучше, чем если бы она не делала ничего.

Пустая оболочка черного катамарана, проткнутая ножом Оррика, свисала с края понтона. Она посмотрела на один из его неподъемных, с мощным глушителем, двигателей, прикинула, как его можно снять, сняла и подтащила к надувной лодке с «Надии», пришвартованной к понтону. Пихнула винт военного двигателя в воду и нажала стартер. Двигатель вздрогнул и загудел; даже на холостом ходу винт так и норовил забиться под понтон. Она выключила мотор, отвинтила «Эвинрьюд» от кормовой банки катамарана «Надии» и отпустила его в темную воду. Работая при свете, падающем с судна, и надрываясь так, что ломило руки и все тело покрылось потом, она заменила прежний двигатель мощным военным. Понтон находился с того борта, который был обращен к двум другим судам. Она держала рацию включенной и была несколько удивлена, что та до сих пор молчит; похоже, что ни на «Ле Серкле», ни на «Накодо» никто ничего не услышал и не заметил. Занимаясь своим делом, она каждый миг ожидала услышать выстрелы или трескучий поток непонятного испанского из рации, но ее ожидания оказались, если так можно выразиться в этом случае, тщетными.

Для того чтобы погрузить все оружие в катамаран, ей пришлось сделать две ходки. Она до отказа заправила бак подвесного двигателя, воспользовавшись канистрами, стоявшими на понтоне, затем уложила на дно лодки зенитные комплексы и взрывчатку и вновь запустила двигатель.

Она оттолкнула катамаран от понтона. Надувная лодка заурчала в ночи и, описав плавную дугу, устремилась к видневшемуся впереди угловатому силуэту «Накодо».

Ее мать вела альбом с газетными вырезками. Тот период времени, когда Хисако лежала в больнице, альбом обходил молчанием. Во время своих наездов домой она иногда просматривала его в отсутствие матери. Страницы шелестели под ее пальцами; вклеенные программки с ее именем, вырезки из газет, где она упоминалась, несколько кассетных вкладышей, журнальные интервью и другие публикации; глядя, как под ее пальцами с шорохом переворачиваются листы и ложатся на место, она думала, что и времена, которые описаны на этих тяжелых страницах, пролетели так же быстро и незаметно.

Годы нагромождались, как приговор. Она играла, и ее скромная популярность росла. Она еще несколько раз попробовала садиться на разные самолеты, начиная от одномоторной «Сессны» и кончая «Боингом-747», но не смогла вынести даже просто закрытой двери. Пару раз во время отдыха она побывала на Окинаве, съездила в Корею на Олимпийские игры и посетила несколько концертов, но работы было так много, что она не оставляла времени на морские путешествия. Как-то раз один греческий судовладелец, которому понравилось, как она играет, заводил с ней разговор о длительном, даже годовом, контракте, речь шла о том, чтобы ее струнный квартет играл на борту круизного судна; роскошные каюты, хорошие деньги и кругосветный круиз… но она посетила один из круизных лайнеров в Иокогаме и поняла, что ей не нравятся там люди, обстановка, да и вообще перспектива — открытым текстом не озвученная, но молчаливо подразумеваемая — исполнять популярные, избитые вещи. Таким образом, из этой затеи ничего не вышло.

С годами она очень хорошо изучила Японию; все места, в которых ей не довелось побывать вместе с оркестром, она объездила сама, когда выдавались свободные дни, а это бывало довольно часто. Господин Мория сетовал, что она не полностью использует свой потенциал, подразумевая под этим, что она зарабатывает меньше денег, чем могла бы, но она и без того уже не знала, куда девать те деньги, которые у нее были. Она заплатила за Страдивари, купила домик в холмах близ Камакуры, который стоил целое состояние, расплатилась на много лет вперед за маленькую квартирку матери, и больше ей ничего не приходило в голову. Она не любила ездить на автомобиле; у нее всегда была маленькая «хонда», но она терпеть не могла забитые машинами дороги и каждый раз, выходя из автомобиля, чувствовала облегчение. Она стеснялась ходить в слишком дорогих нарядах и не видела в драгоценностях ничего такого, ради чего стоило бы их заводить. Не находя для денег другого применения, она их откладывала, подумывая о том, чтобы на старости лет открыть собственную школу.

Господин Мория решил, что она правильно делает, предпочитая качество количеству, и добился того, чтобы ее контракт с оркестром был перезаключен на новых условиях. Она стала дозировать свои появления на публике, а записи делала только тогда, когда в этом появлялась абсолютная необходимость. Западные музыкальные критики, послушав ее игру, высказывали лестные для нее сравнения; она собиралась как-нибудь съездить в Европу, но постоянно откладывала это на будущее. Она радовалась предстоящей поездке по Транссибирской железной дороге, но это путешествие представлялось ей чем-то таким, что можно проделать один раз — съездить и вернуться обратно (сама мысль о том, чтобы постоянно разъезжать на поезде дальнего следования туда-сюда, как на электричке по сезонному билету, казалась ей абсурдной и кощунственной), кроме того, она немного побаивалась выступить в Европе. Сначала боялась, что там ее никто не захочет слушать, затем, когда стало ясно, что слушать ее хотят, она стала беспокоиться, что ее репутация слишком раздута и слушатели будут разочарованы. К ее удивлению, господин Мория не старался убедить ее ехать. Он, похоже, был вполне удовлетворен тем, что предложения множатся, потенциальная аудитория растет, а денежные суммы взвинчиваются все выше.

Начав играть, она вся без остатка погружалась в музыку. Здесь перед ней открывалась многоцветная реальность, в то время как жизнь, со всеми ее дружбами, развлечениями, уважением коллег-музыкантов и восторгом поклонников, была не то чтобы совсем уж монохромной, однако в ней недоставало какого-то важного элемента; словно из нее выпала одна из красок или одно орудие в батарее давало осечку и его отсутствие портило общее впечатление.