Иэн Бэнкс - Вспомни о Флебе

У космического корабля не было даже имени. На нём не было экипажа, потому что корабль-фабрика, сконструировавший его, был давно эвакуирован. По той же причине у него не было систем жизнеобеспечения и жилых помещений. Не было ни классификационного номера, ни опознавательного знака флота, потому что он, как лоскутное одеяло, был см|тан из кусков и частей различных военных кораблей, а имени не было потому, что у корабля-фабрики уже не оставалось времени на такие глупости.

Верфь стачала корабль, как смогла, собрав вместе все свои запасы. Во всяком случае, большая часть оружия, энергетических и следящих систем была или бракованной, или устаревшей, или требующей капитального ремонта. Корабль-фабрика знал, что его собственное разрушение неизбежно, но всегда оставался шанс, что его последнему детищу хватит для бегства скорости и удачи.

Самым совершенным и бесценным компонентом, которым действительно владел корабль-фабрика, был необычайно мощный — пусть пока неопытный и неумелый — электронный мозг, вокруг которого он и построил лоскутный корабль. Если он доставит мозг в безопасное место, корабль-фабрика будет считать свою задачу выполненной. Была и ещё одна причина — и именно она была истинной причиной, — почему мать-верфь не дала боевому кораблю-сыну никакого имени. Она считала, что куда больше ему не хватает другого: надежды.

Когда космический корабль покинул бухту корабля-фабрики, большую часть его снаряжения ещё нужно было приводить в порядок. Резко ускоряясь, он следовал своим курсом — четырёхмерной спиралью сквозь круговерть звёзд, где, как он знал, повсюду подстерегали опасности. С изношенными машинами, снятыми с ремонтировавшегося корабля одного класса, он бросился в гиперпространство, видя повреждёнными в боях сенсорами с корабля другого класса исчезающее за кормой место своего рождения, и проверял устаревшее и разбитое до последней степени вооружение, выпотрошенное из корабля третьего класса. Внутри его боевой оболочки, в тесных, неосвещённых, необогреваемых и безвоздушных помещениях роботы-конструкторы устанавливали или комплектовали сенсоры, дубликаторы, генераторы полей, пробиватели экранов, лазерные поля, плазменные камеры, магазины боеголовок, устройства для манёвра, ремонтные системы и тысячи других больших и малых компонентов, которые делали боевой корабль по-настоящему функционирующим. Пока он мчался через безбрежные межзвёздные пространства, внутренняя его структура постоянно менялась, и чем дальше продвигались в своей работе роботы-конструкторы, тем менее хаотичным и более упорядоченным он становился.

Через многие десятки часов своего первого путешествия, проверяя следящие сканеры, корабль зарегистрировал далеко позади себя мощную одиночную вспышку аннигиляции — там, где был корабль-фабрика. Некоторое время он разглядывал расцветавшую сферу излучения, потом переключил сканер на передний обзор и добавил ещё энергии в свои и так уже перегруженные двигатели.

Корабль делал всё возможное, чтобы избежать боевых действий. Он держался вдали от маршрута, которым, предположительно, пользовались вражеские корабли, и всякое указание на какой-либо корабль воспринимал как безусловно враждебный контакт. Носясь вдоль и поперёк, вверх и вниз, он на предельной скорости закручивал свой курс спиралью, одновременно стараясь как можно более коротким путём пробраться вниз, от того ответвления галактического рукава, где был рождён, к большому перешейку и пустому пространству за ним. На другой стороне, на краю следующей ветви он хотел обрести безопасность.

И как раз в тот момент, когда он достиг границы, где звезды утёсом выдавались в пустоту, его обнаружили.

Флот вражеских кораблей, чей курс случайно пролегал достаточно близко к кораблю-беглецу, обнаружил его непостоянную, сильно шумящую эмиссионную сферу и засёк его. Корабль нёсся прямо в их захват и был побеждён. Его оружие отказало, и медленный и израненный, он почти мгновенно понял, что у него нет никакого шанса нанести вражескому флоту хоть какой-то ущерб.

И потому он разрушил себя. Он взорвал весь запас боеголовок в одном внезапном всплеске энергии, на секунду затмившем своей ослепительной яркостью жёлтый карлик ближайшей системы — но только в гиперпространстве.

Разлетевшись узором вокруг корабля, тысячи взрывающихся боеголовок на мгновение — пока сам корабль не распылился в плазму — образовали быстро растущую излучающую сферу, из которой казалось невозможным никакое бегство. В конце той доли секунды, что длилась вся боевая операция, было несколько миллионных долей, в течение которых боевые компьютеры вражеского флота быстро проанализировали четырёхмерную путаницу излучения и поняли, что существовал единственный и совершенно невероятный путь из концентрических шаров извергающейся энергии, что раскрывались теперь лепестками гигантского цветка между звёздными сиетемами. Но это был не тот маршрут, который под силу спланировать и осилить мозгу маленького архаичного военного корабля.

К тому времени, когда было установлено, что мозг корабля выбрал именно эту тропинку сквозь аннигилирующий экран, ему уже ничто не могло помешать упасть сквозь гиперпространство на маленькую и холодную планету. Это была, как показали расчёты, четвёртая планета изолированного жёлтого солнца ближайшей системы.

И точно так же было поздно предпринимать что-либо против света взрывающихся боеголовок корабля. Он был упорядочен в простейший код, описывающий судьбу корабля, а также расстановку сил и местоположение мозга, легко читаемый всяким, кто мог видеть этот призрачный свет в его беге сквозь Галактику. А наихудшим во всём этом было — и если бы их конструкция электронных мозгов позволяла, то они отреагировали бы на это растерянностью — то, что планета, на которой спасся мозг, была не из тех, что можно просто захватить, или разрушить, или даже просто приземлиться. Это был Мир Шара, планета вблизи области пустого пространства между двумя галактическими рукавами, называемой Сумрачным Проливом. Одна из запретных планет мёртвых.

Дерьмо поднялось уже до верхней губы. Даже если он крепко прижимал голову к каменной стене камеры, его нос едва-едва поднимался над поверхностью. Ему не успеть вовремя освободить руки; он захлебнётся.

В тёмной камере, в жаре и вони, с залитым потом лицом и крепко зажмуренными глазами, он постоянно погружал себя в транс, а частью сознания пытался свыкнуться с мыслью о собственной смерти. Но было что-то ещё, как невидимое насекомое, жужжащее в тихой комнате, что-то, что не хотело уходить, что не было ему нужно и только мешало. Это была фраза, неуместная и бессмысленная, и такая древняя, что он даже не знал, где мог услышать или вычитать её; она непрерывно кружила внутри черепа, как бормотание в кувшине: