Андреас Эшбах - Видео Иисус

— Что-то не так? — тревожно спросила Юдифь. — Ты что, ревнуешь или что?

Стивен достал из кармана куртки свой мобильный телефон, включил его и набрал пин-код, чтобы телефон заработал.

— Ты знаешь рабочий телефон своего брата?

— Да, а что?

Он протянул ей мобильник:

— Позвони ему.

Райан следовал за ними на безопасном расстоянии и только один раз, вскоре после того как они свернули на оживлённую скоростную магистраль в сторону Иерусалима, он подъехал поближе, чтобы удостовериться, что тёмно-синий маленький «фиат», за которым он следует, действительно машина Стивена Фокса и что сам он вместе со своей подругой действительно едут в этой машине. После этого он отпустил их далеко вперёд. Он мог не напрягаться — пеленгатор, который лежал рядом с ним на пассажирском сиденье, не упускал их из виду.

Это была самая волнующая часть его работы — охотиться на людей. Из всех зверей человек — самый опасный, потому что это единственная дичь, достойная своего охотника. Даже в такой маленькой, безобидной экскурсии, как сегодня, его воспоминания будили в крови волнующие моменты. Медики называют это адреналином, а для него самого это было просто другое слово для обозначения жизни. Этот человек действительно по-настоящему жил только тогда, когда охотился.

Сумерки были короткими, и после того как на землю опустилась тьма, Райан видел лишь пару задних огней. Без своего пеленгатора он бы их давно упустил из виду.

Чего им обоим надо в Иерусалиме? Что они делали там вчера? Что вообще могла делать эта молодая пара в святом городе во время шаббата? Мать Юдифи они не навестили. Может быть, они были приглашены на какую-то вечеринку? Но тогда зачем они едут сегодня снова? Может, они снимают номер в почасовом отеле? Но если им так надо трахаться, они могли бы делать это хоть целыми днями в палатке Фокса. Как ни крути, а их поездка не имела смысла.

Райан не любил, когда вокруг него творились вещи, не имеющие смысла. По его опыту это означало, что в действительности происходит то, чего он не знает.

Впереди показался Иерусалим. Он бросил взгляд на экран пеленгатора. Светлая точка всё ещё была на месте.

— Что-то ты грустный, будто недоволен чем-то.

— Да, — кивнул Эйзенхардт и прочесал растопыренными пальцами слипшиеся от пота волосы. Что-то с кондиционером было не в порядке. Телефонная трубка около уха неприятно повлажнела. — У меня такое чувство, будто я сижу здесь бестолку. И страх, что в какой-то момент меня с криком и руганью погонят отсюда, потому что я не оправдал ожидания, которые никогда не были конкретно артикулированы. Как у Кафки — в «Процессе», где главный герой так и не узнал, в чём его, собственно говоря, обвиняют.

— Но ведь у тебя есть обратный билет. Ты в любой момент можешь повернуться и уйти, если чувствуешь себя не в своей тарелке, — сказала Лидия. — А чтобы тебе лучше себя чувствовать: гонорар за первые пять дней сегодня пришёл на наш счёт. Почти двадцать тысяч марок. Они нам очень кстати.

— Двадцать тысяч?

— Десять тысяч долларов в пересчёте на марки. Минус налог на добавленную стоимость. Так что всё правильно, — Лидия была в их семье министром финансов. — Так что если ты сумеешь продержаться ещё несколько дней, это будет совсем не плохо.

— Хм-м, да. В принципе даже хорошо…

— Ну вот.

— А ты как там без меня?

Он услышал, как она засмеялась:

— Ах, честно говоря, не очень большая разница, дописываешь ты роман в своём кабинете или торчишь где-то в Израиле.

— Спасибо. То, что мне было нужно. — Он почувствовал тоску по ней — на уровне физической боли, по близости её тела, по запаху её волос, по прикосновению её кожи. — Но хоть чуточку-то тебе меня не хватает?

Пауза. И потом она произнесла — грудным, изменившимся голосом:

— Каждый вечер.

— Мне тебя тоже. Они помолчали.

— Я никакого представления не имею, в чём там у вас дело, — сказала Лидия. — Ты говорил, что ты на раскопках и что найдено что-то значительное, и с тех пор я всё время думаю, какое отношение ко всему этому имеешь ты. Если бы ты писал хотя бы исторические романы… Но научный фантаст? Я не понимаю. Не вижу смысла.

Петер Эйзенхардт помедлил. Он чувствовал потребность освободиться от чего-то. Облегчить душу. Выговориться, чтобы жена успокоила его страхи, как бывало всегда, когда фантазия уводила его слишком далеко.

— Знаешь, что меня больше всего изводит? То, что я не могу отделаться от подозрения, что…

В мобильном домике, где размещался административный центр, в тот момент, когда Петер Эйзенхардт поднял телефонную трубку, включился старомодный катушечный магнитофон. А теперь лента закончилась, хвостик её соскользнул с катушки, прошелестел через записывающую головку и начал вхолостую мотаться по заполненной катушке — флаш-флаш-флаш, — что привлекло внимание техника. Он отложил потрёпанный томик, который как раз читал, неторопливо встал и выключил магнитофон. Потом снял заполненную катушку и положил её в специальную пластиковую коробку, пустую катушку переставил на другую ось, взял новую катушку с чистой плёнкой, освободил её от упаковки, тщательно подписал этикетку: порядковый номер записи, дату и время, и наконец зарядил магнитофон, и всё это время голос Эйзенхардта звучал в маленьком встроенном громкоговорителе:

— …что здесь инсценировано какое-то крупное надувательство. Этот профессор, который руководит раскопками, далеко уже не юноша. Может быть, это последнее в его жизни предприятие такого рода. И я узнал, что он, несмотря на то, что роется в Израиле уже с конца шестидесятых годов, так ничем значительным и не обогатил науку. Так что сейчас у него вроде как последний шанс.

— И ты думаешь, что он сфальсифицировал находку.

— Я не знаю. Но что-то здесь отдаёт гнильцой, и это меня сильно беспокоит.

Лидия вздохнула:

— Пожалуйста, береги себя, ладно?

— Да. Я постараюсь.

Плёнка начала снова вертеться в тот момент, когда Эйзенхардт закончил разговор с женой, и плёнка остановилась. Техник вернулся к своему столу и снова принялся за свой триллер.

Из разговора, который он слышал, он не понял ни слова. Он не говорил по-немецки.

Райан выключил фары и заглушил мотор, пустив машину катиться последние метры до полной остановки. Потом он немного посидел в тишине.

Парковка на другой стороне дороги была пуста. Если не считать маленького «фиата», припаркованного под кустом. Световая точка на пеленгаторе указывала прямо в этом направлении.

Всё было тихо. Практически никакого движения по улице. Райан подождал, пока проедут все машины, потом быстро вышел и пересёк улицу.

Там он остановился и постарался придать себе вид безобидного прохожего, а сам в это время принюхивался и присматривался. В воздухе пахло выхлопными газами, пылью, канализацией и далёким, обворожительным ароматом цветов. Машина стояла тихо и мёртво.