Лорел Гамильтон - Смеющийся труп

Я смотрела, как чернеет и съеживается плоть, как трескается и начинает слезать кожа, как кости рассыпаются мириадами искр и исчезают в огне.

И, глядя, как умирает зомби, я дала себе клятву. Доминга Сальвадор должна гореть в аду за содеянное. Есть во вселенной огнь, который не угасает. И в этом пламени струя огнемета покажется ей маленьким неудобством. Она будет гореть вечно, но даже этот срок казался мне слишком коротким.

Я лежала на спине в комнате охраны. Белая занавеска скрывала меня от любопытных глаз. Голоса с другой стороны занавески были громкими и враждебными. Мне нравилась моя занавеска. Подушка была плоской, стол для допросов – жестким. Я чувствовала себя замечательно. Было больно глотать. Было больно сделать даже маленький вдох. Но дыхание необходимо. Я была счастлива, что способна хоть как-то дышать.

Я лежала очень спокойно. Делала то, что мне было велено. Лежала и слушала свое дыхание, биение своего сердца. После того как чудом избежишь смерти, начинаешь испытывать повышенный интерес к собственному телу. Замечаешь то, на что обычно не обращаешь внимания. Я чувствовала, как бежит кровь по венам, и могла попробовать на вкус свой размеренный, четкий пульс. Он перекатывался у меня во рту, как леденец.

Я была жива. Зомби был мертв. Доминга Сальвадор – в тюрьме. Жизнь была прекрасна.

Дольф откинул занавеску и вновь задернул ее за собой, как закрывают за собой дверь, входя в комнату. Мы притворялись, что нам доступно уединение, даже при том, что могли видеть ноги тех, кто проходил мимо занавески.

Я улыбнулась Дольфу. Он улыбнулся в ответ:

– Рад видеть тебя в добром здравии.

– Не знаю насчет “доброго”, – сказала я. Мой голос был хриплым. Я откашлялась, чтобы придать ему мелодичности, но это не помогло.

– Что говорят врачи насчет твоего голоса? – спросил Дольф.

– Я временно стала тенором. – Я взглянула на него и добавила: – Но это пройдет.

– Хорошо.

– Как Бурк? – спросила я.

– Царапины, ничего серьезного.

Я так и подумала, увидев его вчера ночью, но всегда неплохо удостовериться.

– А Робертс?

– Она будет жить.

– Но она не останется инвалидом? – Говорить было больно.

– Не останется. Ки тоже был ранен в руку. Ты не знала?

Я хотела покачать головой, но сразу же передумала. Это тоже было больно.

– Я не заметила.

– Просто пара царапин. Он быстро поправится. – Дольф погрузил руки в карманы штанов. – Мы потеряли трех офицеров. Еще один ранен тяжелее, чем Робертс, но выкарабкается.

Я посмотрела на него.

– Это моя вина.

Дольф нахмурился.

– Что ты имеешь в виду?

– Я должна была догадаться. – Я снова закашлялась. – Это был не обычный зомби.

– Это был зомби, Анита. Ты оказалась права. И именно ты сообразила, что он прячется в одном из этих чертовых мусорных баков. – Он усмехнулся. – И ты едва не погибла, пока не убила его. Я думаю, ты сделала свою часть работы.

– Я его не убила. Это сделали истребители. – Произносить длинные слова было куда больнее, чем короткие.

– Ты помнишь, что было после того, как ты начала задыхаться?

– Нет.

– Ты выпустила ему в рожу всю обойму. Вышибла из его проклятой башки все остатки мозгов. А потом потеряла сознание. Я думал, что ты уже на том свете. О Боже. – Он покачал головой. – Никогда больше так со мной не шути.

Я улыбнулась:

– Постараюсь.

– Когда его мозги вылетели наружу, он поднялся. Благодаря тебе он уже не мог сопротивляться.

Вошел Зебровски. Он не дал себе труда задвинуть за собой занавеску, и я увидела мальчика с окровавленной рукой, который плакал, уткнувшись в плечо какой-то женщины. Дольф закрыл занавеску. Держу пари, Зебровски из тех людей, которые никогда не задвигают до конца ящики стола.

– Они все еще извлекают пули из трупа. И каждая пуля – твоя, Блейк.

Я просто молча на него смотрела.

– Ты настоящий Стреляный Калач, Блейк.

– Кто-то из вас должен им быть. Зебров… – Я не смогла до конца произнести его имя. Слишком больно.

– Тебе больно? – спросил Дольф.

Я осторожно кивнула.

– Врачи уже вкололи мне болеутоляющее. И сделали укол от столбняка.

– На твоей бледной шейке расцветает ожерелье маленьких синячков, – сказал Зебровски.

– Поэтично, – похвалила я.

Он пожал плечами.

– Я пойду посмотрю, как там другие раненые, а потом прикажу кому-нибудь отвезти тебя домой, – сказал Дольф.

– Спасибо.

– Вряд ли ты сейчас способна передвигаться самостоятельно.

Наверное, он был прав. Я смахивала на кучку дерьма – но это была очень счастливая кучка. Мы сделали это. Мы разгадали преступление, и виновник отправлен в тюрьму. Гип-гип ура.

Вернулся врач с болеутоляющими таблетками. Он поглядел на двух полицейских.

– Ну-с. – Он вручил мне флакончик с тремя пилюлями. – В первые два дня вам это пригодится. На вашем месте я бы посидел дома. – Он посмотрел на Дольфа. – Вы слышали это, босс?

Дольф нахмурился.

– Я не ее босс.

– Но вы же тут главный? – спросил врач. Дольф кивнул.

– Тогда...

– Я у них временно, – перебила я.

– Временно?

– Можно сказать, что мы позаимствовали ее из другого отдела, – вставил Зебровски.

Доктор кивнул.

– В таком случае скажите ее начальнику, чтобы завтра предоставил ей выходной. Физически она пострадала меньше других, но ей пришлось пережить сильнейшее потрясение. Ей чрезвычайно повезло, что она не получила тяжелых ранений.

– У нее нет начальника, – сказал Зебровски, – но мы сообщим ее боссу. – Он усмехнулся.

Я, нахмурившись, уставилась на Зебровски.

– Хорошо, тогда я могу отпустить вас домой. Следите, чтобы раны не воспалились. И этот укус на плече... – Врач покачал головой. – Да, вы, полицейские, не зря едите свой хлеб. – Поделившись с нами этой мудростью, он отбыл.

Зебровски рассмеялся.

– Что было бы с доком, узнай он, что мы подвергали риску гражданских.

– Ей пришлось пережить сильнейшее потрясение, – сказал Дольф.

– Очень сильнейшее, – подхватил Зебровски.

Они заржали.

Я села, слегка покачиваясь, и спустила ноги на пол.

– Когда вы закончите веселиться, я хочу поехать домой.

Оба рассмеялись еще пуще. Они хохотали до слез. Во всем этом не было ничего смешного, но я их понимала. Для снятия напряжения годится смех или слезы. Уж лучше смех. Я не присоединялась к ним только потому, что не без оснований подозревала, что это будет чересчур больно.

– Я отвезу тебя домой, – выдохнул Зебровски между приступами смеха.

Я не могла удержаться от улыбки. Хохочущие Дольф и Зебровски – это зрелище заставит улыбнуться любого.

– Нет-нет, – возразил Дольф. – Если вы вдвоем сядете в автомобиль, живым из него выйдет только один.

– И это буду я, – сказала я.