Тесс Герритсен - Ученик

Единственная разница между мной и ими в том, что я никогда не стыжусь и не боюсь своих фантазий.

Но меня классифицируют как душевнобольного. Меня подвергают унизительному психоанализу. Вот почему я рассказываю вещи, которые им втайне хочется слышать, и я знаю, что мои рассказы их завораживают. В течение часа, что длится наше общение, я удовлетворяю их любопытство. Собственно, за этим они и приходят ко мне. Никто, кроме меня, не сможет подбросить дров в топку их фантазий. Никто другой не составит им компанию в прогулке по этой запретной территории. Пока они рисуют мой психологический портрет, я делаю то же самое с ними, мысленно измеряя их кровожадность. Во время наших бесед я неотрывно наблюдаю за их лицами, улавливая малейшие признаки возбуждения. Расширенные зрачки. Изгиб шеи. Румянец на щеках, сбивчивое дыхание.

Я рассказываю им про свою поездку в Сан-Джиминьяно, городок, затерявшийся среди холмов Тосканы. Бродя по его улочкам, мимо сувенирных лавок и кафешек, я наткнулся на музей пыток. Если вы там были, то должны знать. Внутри царит полумрак, и это точно передает атмосферу средневековой тюрьмы. Темнота скрывает лица туристов, и им не приходится стыдиться того, что они с таким восторгом пялятся на экспонаты.

Один из экспонатов привлекает наибольшее внимание: венецианское устройство, датированное 1600 годом, предназначенное для наказания женщин, согрешивших с сатаной. Сделанное из железа, в форме груши, оно вставляется в вагину несчастной. С каждым поворотом рукоятки груша проникает все глубже, пока не разрывает шейку матки, приводя к фатальному исходу. Вагинальная груша — лишь один из многих древних инструментов, среди которых были и те, что предназначались для раздирания грудей и гениталий во имя праведной церкви, не способной примириться с сексуальной властью женщин. Я, как бы между прочим, описываю эти устройства моим докторам, большинство из которых не бывали в этом музее и стыдливо умалчивают о своем желании там побывать. Но, рассказывая им про зубчатые приспособления для раздирания грудей и калечащие пояса верности, я смотрю им в глаза. Чтобы видеть не только отвращение и ужас, но и скрытое возбуждение, экстаз.

О, да, им интересны подробности.

Как только самолет коснулся земли, Риццоли закрыла папку с подшитыми в ней письмами Уоррена Хойта и выглянула в иллюминатор. Она увидела низкое серое небо, угрожавшее разлиться дождем, мокрые от пота лица рабочих, столпившихся на термакадаме. Похоже, на выходе из самолета ее ожидала парилка, но она не возражала против жары, поскольку откровения Хойта обожгли ее ледяным холодом.

В лимузине, который вез ее в отель, она смотрела в тонированные стекла окон, разглядывая город, в котором бывала всего дважды, и в последний раз — на межведомственной конференции в штаб-квартире ФБР. Тогда она прилетела ночью, и ей представилась возможность полюбоваться многими памятниками и сооружениями в свете иллюминации. Она помнила ту жесткую неделю, когда каждый день устраивались вечеринки, и ей приходилось на равных с мужчинами пить пиво и травить анекдоты. Помнила, как алкоголь, гормоны и чужой город вылились в ночь безудержного секса с коллегой по конференции, полицейским из Провиденса, разумеется, женатым. Таким Вашингтон и остался в ее памяти: городом раскаяния и испачканных простыней. Городом, который лишний раз доказал, что у нее нет иммунитета к соблазнам порока. И можно было сколько угодно твердить, что она не уступит мужчинам, но утром после бессонной ночи любви именно она чувствовала себя слабой и незащищенной.

В очереди у стойки администратора в отеле «Уотергейт» она обратила внимание на стильную блондинку, которая стояла впереди. Безупречная прическа, красные туфли на высоченных шпильках. Женщина, внешность которой вполне соответствовала достойному интерьеру отеля. Риццоли вдруг стало стыдно за свои голубые лодочки со сбитыми каблуками. Настоящие туфли полицейского, предназначенные для ходьбы и работы. Впрочем, не стоит обращать внимания на такие мелочи. Это я, и я такая, какая есть. Девчонка из полиции, которая зарабатывает на жизнь, охотясь за преступниками. А высокие каблуки — помеха для охотников.

— Чем могу вам помочь, мэм? — обратился к ней клерк.

Риццоли подкатила чемодан к стойке.

— Должен быть заказан номер на мое имя. Риццоли.

— Да, есть такое имя. И вам сообщение от мистера Дина. Ваше совещание назначено на три-тридцать.

— Совещание?

Клерк оторвал взгляд от экрана компьютера.

— Вы о нем не знали?

— Теперь знаю. А адрес указан?

— Нет, мэм. Но в три за вами заедет машина. — Он вручил ей ключ от номера и улыбнулся. — Похоже, для вас все предусмотрено.

Небо почернело, и все явственнее ощущалось приближение грозы. Она стояла у входа в отель, ожидая лимузина. Но подъехал темно-синий «Вольво».

Она нагнулась к окошку и увидела, что за рулем сидит Габриэль Дин.

Щелкнул центральный замок, и она проскользнула на пассажирское сиденье. Она не ожидала, что увидит его так скоро, и была совершенно не готова к этой встрече. Тем более что он выглядел таким спокойным и уверенным в себе, в то время как она пребывала в некоторой прострации после утреннего перелета.

— Добро пожаловать в Вашингтон, Джейн, — сказал он. — Как добрались?

— Хорошо. Мне начинают нравиться лимузины.

— А номер в гостинице?

— Лучше, чем те, к которым я привыкла.

Тень улыбки тронула его губы, и он перевел взгляд на дорогу.

— Выходит, все это не слишком мучительно для вас.

— А я разве жаловалась?

— Судя по вашему виду, вы не особенно счастливы от того, что оказались здесь.

— Я была бы вполне счастлива, если бы знала причину, почему я здесь.

— Все станет ясно, когда мы доберемся до места.

Она посмотрела на названия улиц и догадалась, что они едут на северо-запад, в направлении, прямо противоположном штаб — квартире ФБР.

— Разве нам не в гуверовское здание?

— Нет. В Джорджтаун. Он хочет встретиться с вами у себя дома.

— Кто он?

— Сенатор Конвей. — Дин взглянул на нее. — Вы, надеюсь, без оружия?

— Мой пистолет до сих пор в чемодане.

— Хорошо. Сенатор Конвей не приветствует вооруженных гостей.

— Беспокоится за свою безопасность?

— Нет, скорее, за душевный покой. Он служил во Вьетнаме. Больше не хочет видеть оружие.

Первые капли дождя упали на ветровое стекло.

Она вздохнула.

— В этом я с ним солидарна.

Кабинет сенатора Конвея был обставлен мебелью из темного дерева и кожи. Типично мужской кабинет, с типично мужской коллекцией культовых предметов, отметила Риццоли, глядя на развешанные по стенам мечи самураев. Седовласый владелец коллекции приветствовал ее теплым рукопожатием и тихим голосом, но его угольно-черные глаза прожигали насквозь, и она почти физически ощущала, что сенатор оценивает ее. Она выдержала его взгляд, понимая, что разговор не состоится, если сенатор не будет удовлетворен тем, что увидит. А видел он перед собой женщину, которая прямо смотрела ему в глаза. Женщину, которую мало волновали политические интриги, зато очень волновала правда.