Тесс Герритсен - Ученик

Дин тяжело вздохнул.

— Вы что, всегда ищете подтекст в каждом комплименте, в каждой похвале? Джейн, иногда люди говорят то, что думают.

— Уж вы-то можете понять, почему я скептически отношусь к вашим словам.

— Вы до сих пор считаете, что я что-то недоговариваю?

— Честно говоря, не знаю, что и думать.

— Конечно, ведь вы ни в коем случае не заслуживаете искреннего комплимента от меня.

— Я понимаю, о чем вы.

— Может, и понимаете. Но все равно не верите. — Он затормозил на красный сигнал светофора и посмотрел на нее. — Откуда этот скепсис? Неужели так тяжело быть просто Джейн Риццоли?

Она устало усмехнулась.

— Давайте не будем углубляться в эту тему, Дин.

— Это что, проблема женщины-полицейского?

— Вот видите, сами все знаете.

— Но ваши коллеги, кажется, уважают вас.

— Есть весьма заметные исключения.

— Ну, это как всегда.

Светофор зажегся зеленым, и он опять сосредоточился на дороге.

— Работа полицейского, — начала она, — все-таки требует большого количества тестостерона.

— Тогда почему вы выбрали ее?

— Потому что плохо училась.

Они оба рассмеялись. Это был их первый общий искренний смех.

— По правде говоря, — сказала она, — я хотела быть полицейским уже с двенадцати лет.

— Почему?

— Полицейских все уважают. По крайней мере мне, ребенку, так казалось. Мне хотелось иметь нагрудную бирку, оружие — все то, что заставляло бы окружающих вставать при моем появлении. Я не хотела прозябать в каком-нибудь офисе, где стала бы невидимкой. Мне не хотелось быть похороненной заживо, быть пустым местом. — Она облокотилась на дверцу и устроилась поудобней. — Но теперь мне кажется, что анонимность — это не так уж плохо. — По крайней мере Хирург никогда бы не узнал моего имени.

— Вы так говорите, словно жалеете, что выбрали работу в полиции.

Она вспомнила долгие ночи, проведенные на ногах, с подкреплением в виде кофеина и адреналина. Ужас, который охватывал ее при виде самых низменных человеческих деяний. Вспомнила она и о погибшем из самолета, дело которого до сих пор лежало у нее на столе как напоминание о ее никчемности. И о никчемности самой жертвы. Она подумала о том, что мечты иногда уводят в совершенно непредсказуемые сферы. В подвал сельского дома, где воздух пропитан запахом крови. Или в свободное падение из самолета. Но это наши мечты, и мы слепо идем за ними.

Наконец она произнесла:

— Нет, я не жалею. Это моя работа. Это то, что меня волнует, что вызывает во мне злость. Знаете, я очень часто испытываю злость. Просто не могу спокойно смотреть на трупы невинных людей. В эти минуты я становлюсь их адвокатом, воспринимаю их смерть как вызов, брошенный лично мне. Наверное, когда я перестану злиться, пора будет уходить.

— Не у каждого полицейского такой огонек в душе. — Он посмотрел на нее. — Мне кажется, вы самый увлеченный человек из всех, кого я знаю.

— Не так уж это хорошо, быть увлеченным.

— Вы неправы.

— А вы считаете, что это нормально, когда из-за собственной увлеченности ты готов сгореть на работе?

— Вы это чувствуете?

— Иногда. — Она уставилась на струи дождя, которые заливали ветровое стекло. — Наверное, лучше быть похожей на вас.

Он не ответил, и Риццоли подумала, не обидела ли она его, намекнув на холодность и бесстрастность. Но ведь и на самом деле он всегда производил на нее впечатление человека в сером. Он так долго оставался для нее загадкой, что сейчас ей захотелось спровоцировать его, заставить раскрыться, проявить хотя бы какие-то эмоции, пусть даже и не слишком приятные. Победить его неприступность.

Но, именно штурмуя такие цели, женщины и выглядят полными дурами.

Когда Дин наконец подъехал к отелю «Уотергейт», она приготовилась сухо проститься с ним.

— Спасибо за поездку, — сказала Риццоли. — И за откровения. — Она открыла дверцу, впуская в салон теплый влажный воздух. — До встречи в Бостоне.

— Джейн!

— Да?

— Между нами больше нет недомолвок, договорились? Я говорю только то, что думаю.

— Если вы так настаиваете...

— Вы все-таки мне не верите?

— А это имеет какое-то значение?

— Да, — тихо произнес он. — Для меня это очень важно.

Она сделала паузу, чувствуя, как сильно забилось сердце. И повернувшись, посмотрела ему в глаза. Они так привыкли не доверять друг другу, что попросту не умели читать правду по глазам. Сейчас был такой момент, когда важно было первое слово, первое движение. Но никто не осмеливался сделать его. Совершить первую ошибку.

Над открытой дверью нависла чья-то тень.

— Добро пожаловать в «Уотергейт», мэм! Вам помочь с багажом?

Риццоли встрепенулась и удивилась, увидев улыбающееся лицо швейцара. Он заметил, что дверь машины открыта, и поспешил встретить гостью.

— Спасибо, я уже зарегистрировалась, — сказала она и повернулась к Дину. Но момент был упущен. Швейцар как будто застыл возле машины, ожидая, пока она выйдет. Что она и сделала.

Обмен взглядами через окно, взмах руки — таково было их прощание. Она направилась в вестибюль, остановившись лишь на мгновение, чтобы увидеть, как его машина отъехала от отеля и растворилась в дожде.

В лифте она прижалась спиной к стене, закрыла глаза и мысленно отругала себя за каждую неутаенную эмоцию, за каждую произнесенную в машине глупость. К тому времени, когда она подошла к двери своего номера, ей больше всего хотелось собрать вещи и уехать в Бостон. Наверняка был вечерний рейс, на который она могла бы успеть. Или поезд. Она всегда любила ездить в поезде.

Одержимая идеей сбежать, оставить позади Вашингтон и связанные с ним переживания, Риццоли открыла чемодан и начала собираться. Вещей было мало, и в считанные минуты она сняла с вешалки блузку и брюки, кинула их поверх кобуры с пистолетом, упаковала в косметичку зубную щетку и туалетные принадлежности. Она застегнула чемодан и повезла его к выходу, когда в дверь постучали.

В коридоре стоял Дин, в забрызганном дождем костюме, с мокрыми и блестящими волосами.

— Мне кажется, мы не договорили, — сказал он.

— Вам есть что еще сказать мне?

— Да, между прочим. — Он зашел в комнату и закрыл за собой дверь. Нахмурился, увидев ее упакованный чемодан.

Господи, подумала она. Кто-то же должен проявить смелость. Схватить этого быка за рога.

И, прежде чем было произнесено хотя бы одно слово, она притянула его к себе. И сразу же почувствовала, как его руки обвились вокруг ее талии. Когда их губы встретились, ни у кого из них уже не оставалось сомнений в том, что поцелуй был взаимным, что, если это и было ошибкой, то ошибкой общей. Она не знала о нем практически ничего, только то, что безумно хотела его, а со всем остальным она решила разобраться потом.