Маргарет Миллар - Стены слушают

– Она взяла свои вещи, собаку и отбыла, – сказал Руперт.

– Собаку тоже взяла?

– Это ее собака. Она имеет право.

– Раз она взяла собаку, значит...

– Знаю, что это значит.

Оба знали. Если бы Эми намеревалась вернуться, она не увезла бы собаку.

– Ты бы лучше прочитал письмо, – посоветовал Руперт.

Джилл взял письмо и секунду держал его в руках, осторожно, словно бомбу, готовую взорваться от всякого неловкого движения.

– Ты знаешь, что там написано?

– Откуда мне знать? Письмо запечатано и адресовано тебе.

Между тем он знал и помнил каждое слово письма. Перечитал десятки раз, отыскивая слабые места. Даже нашел несколько.

Джилл читал, как начинающий читатель, медленно выговаривая слова:

– "Дорогой Джилли! Я посоветовала Руперту лучше передать тебе это письмо, чем посылать по почте. Ведь тебе захочется задавать ему вопросы: на одни он сумеет ответить, на другие – нет. Впрочем, на некоторые я и сама не в силах ответить, а потому не могу внятно объяснить причины моего временного отсутствия. Главная причина – я сама, и это громадное для меня решение. Я не в состоянии позвонить тебе и попрощаться. Ты начнешь со мной спорить, а я боюсь, что решение окажется недостаточно крепким и не устоит перед твоими доводами.

Уже минула неделя со дня кончины Уильмы, неделя сожалений и горя, но и неделя самопознания... Результат нельзя назвать благополучным. Мне уже тридцать три, а я, оказывается, жила, как ребенок, хотя вовсе этим не наслаждалась. Совсем не наслаждалась, а просто не умела существовать, на кого-нибудь не опираясь. И никогда не сумею, если застряну здесь и погружусь все в ту же рутину. Я должна изведать одиночество и остаться самой собой. Знаю, если бы была зрелой, ответственной личностью, привыкшей выстраивать решения и выполнять их, я могла бы предотвратить смерть Уильмы. А если бы не пила сама, могла бы не позволить Уильме напиваться до состояния депрессии..."

– Эми пила? – удивился Джилл. – Сколько?

– Много.

– Не похоже на Эми, какую я знаю.

– Представь себе, будто есть другая. Она не просто пила, а пила в компании с американским завсегдатаем баров по имени О'Доннел.

– Я не верю.

– Твое дело.

– "...Все это может показаться тебе бессмысленным, Джилли. Но я тоже могу быть практичной. Я уполномочила Руперта распоряжаться моими финансовыми делами. Стало быть, ты можешь не беспокоиться по этому поводу. И, пожалуйста, Джилли, ни в коем случае не порицай Руперта за мой уход. Он был для меня чудесным мужем. Будь добр к нему, подбодри его, он будет скучать без меня. Ты тоже будешь, я знаю. Но у тебя есть Хелен и дети (передай им мой привет и скажи, что я уехала на Восток подлечиться или что-нибудь в этом роде. Не говори им, будто я спятила, как, вероятно, думаешь сам. Я не начала сгибаться, наоборот, только распрямляюсь). С нежностью, и не беспокойся обо мне!

Эми".

Джилл медленно и методично вложил письмо в конверт, словно то был счет, о котором следовало подумать дважды, прежде чем заплатить.

– На прошлой неделе она много толковала по этому поводу?

– Достаточно.

– Значит, она строила планы отъезда даже раньше, чем возвратилась?

– Она вернулась домой, чтобы забрать Мака.

– Ты должен был предупредить меня заранее: послать телеграмму или что-нибудь такое. Я мог предупредить...

– Каким образом?

– Сказать, чтоб не ездила.

– Это та самая форма, которую она хочет взломать, – заметил Руперт. – Жить по указке.

– Ты хоть что-нибудь знаешь, куда она отправилась?

– Нет. Я даже не уверен, что она думала об определенном месте.

– Ладно. Как она уехала?

– Вызвала кеб. Но я уговорил отменить его и позволить мне отвезти ее на вокзал.

– В какое время?

– Около восьми.

– Может быть, она поехала в Атертон, повидаться со мною?

– Ни в коем случае, – ответил Руперт. – Во-первых, она написала тебе письмо. Во-вторых, увезла с собою Мака. В пассажирских поездах нет багажных вагонов для животных.

– Они есть в "Ларке". Он уходит в Лос-Анджелес около девяти часов. Господи! Так и есть, туда она и уехала – в Лос-Анджелес.

– Множество поездов отбывает, как и прибывает, в Лос-Анджелес.

– Пускай. Ее не так уж трудно выследить: молодая женщина, едущая поездом с шотландским терьером вредного нрава...

– У Мака вовсе не вредный харак... О, ради Бога, выброси это из головы, Джилл. Эми не хочет, чтоб ее выслеживали.

– Она женщина. Добрая половина женщин не знает, чего хочет. Им надо все разъяснять, указывать. Я всегда считал, что тебе надо бы покрепче держать в руках вожжи.

– Забавно. Я-то считал, что ты их держишь.

Джилл покраснел:

– Что ты подразумеваешь?

– Только то, что сказал. Мне не приходилось держать в руках вожжи. Кроме того, я никогда не рассматривал свою жену в одном ряду с лошадьми.

– У женщин и лошадей много общего. Запусти их в открытое поле, и они помчат черт знает куда и исчезнут.

– Где это ты так здорово изучил женщин, Джилл?

– Не хочу с тобой ссориться, – решительно сказал Джилл. – Ситуация слишком серьезна. Что ты намерен делать?

– Ничего. Что ты мне предлагаешь делать?

– Обратись в полицию. Пусть они найдут ее и привезут назад.

– На каком основании? Эми совершеннолетняя, и довольно давно. Это неопровержимый факт.

– Мы можем придумать вескую причину.

– Ох, ради... Ладно. Допустим, мы сделали по-твоему, и, предположим, ее нашли. Что тогда?

– Они привезут ее домой, и тогда мы заставим ее прислушаться к голосу здравого смысла.

– Я полагаю, говоря "мы", ты имеешь в виду себя?

– Что ж, я всегда держал ее в руках, умел образумить, показать смысл.

– Наверно, она видит смысл, – возразил Руперт. – Ее собственный смысл, а не твой.

Джилл хлопнул кулаком по ручке кресла. Пылинки взвились и тревожно разлетелись.

– Ты чертовски хладнокровен и спокоен для человека, у которого пропала жена.

– "Пропала" не совсем подходящее слово.

– Мне оно подходит.

Внезапный сквозняк прорябил пылинки, заплясавшие в солнечном луче, и женский голос позвал у двери задней лестницы:

– Мак, сюда. Мак, иди сюда, малыш. Тебе пора побегать.

При первом слове Джилл выжидательно поднялся. Но когда женщина снова стала звать собаку, он тяжело сел, как если бы Руперт двинул его кулаком в грудь. Руперт не пошевелился.

– Сюда, Мак, да иди же наконец. Если ты опять забрался на эту кровать, я на тебя пожалуюсь! Мак? Малыш?

Мисс Бартон появилась в дверях. Ее щеки от холода порозовели, волосы посветлели до цвета и плотности соломы.

– Ах, мистер Келлог! Боже милостивый! Я понятия не имела, что вы дома. Вломилась как не знаю кто. Что вы подумаете?

– Все в порядке, мисс Бартон, – прервал ее Руперт. – Я должен был предупредить вас. Вы, конечно, знакомы с мистером Брандоном?