Френки Роуз - Зима

Люк не говорит ни слова. Просто смотрит на меня. Морган прочищает горло.

— Наверное, мне стоит пойти проверить, куда подевался Брэндон. Девчонка очнулась от комы, медсестра должна нестись сюда со всех ног, верно? Хех. — Она встает, и смешной походкой уточки протискивается мимо Люка, который все еще стоит, не шелохнувшись, и занимает весь дверной проем.

— Ты в порядке? — шепчу я. Глупый вопрос, я и так вижу, что он не в порядке. Он моргает, будто только очнулся. Люк делает шаг, аккуратно закрывает дверь и останавливается на миг. Подходит к койке и смотрит на мои руки, сложенные на коленях.

— Я должен был убить ее. И я хотел сделать это, но не мог бросить тебя. Если бы я хоть на минуту остановился, ты бы перестала дышать и ушла от меня навсегда. И я продолжал. Я не останавливался, Эв. — Его глаза полны слёз. Я тянусь вперед, беру его правую руку, мягко наклоняюсь в его сторону и прикасаюсь ею к своей щеке. Он такой холодный. Я чувствую запах сигарет и понимаю, что он курил.

— Мне так жаль. Прости, что сбежала от тебя. — Я обещала ему не делать этого. Он дважды говорил, что если я узнаю о его прошлом, то сбегу без оглядки, и так оно и вышло. Именно так я и поступила. Я презираю сама себя, прижимая его ладонь к своему лицу. Пальцы Люка дрожат, пытались обхватить мои, но он не может. Он словно в оцепенении, позволяя мне касаться его. — Ты простишь меня, Люк? Пожалуйста, скажи, что ты простишь меня?

Странный рык вырывается из его горла, когда он придвигается ближе и садится на край моей постели.

— Тебе не за что извиняться, Эв. Ты всё еще не знаешь, что произошло, когда я был ребенком. Когда у нас всё началось, я должен был быть честным с тобой. Тогда бы этого не произошло. — Он грустно улыбается. — Ну почему правильный путь всегда самый страшный, а?

Я слишком обескуражена его ответом. И просто жду, затаив дыхание, что он скажет дальше. О том, что рад, что, я в порядке, но на самом деле ему пора обратно в Нью-Йорк. Я все испортила и слишком поздно что-то между нами исправлять. Он откашливается, и я готовлюсь к худшему. Но он говорит вовсе не то, что я ожидала.

— Как бы то ни было, извиняться должен я.

— Что? — не могу сдержаться, удивление сквозит в каждой черте моего лица. Люк поднимает руку в предупреждающем жесте, заставляя молчать.

— Мне раньше следовало во всём разобраться. Хлоя бы не заперла тебя в том подвале, если бы я понял раньше, что она замешана в этом деле.

— Ты не мог ничего знать. Люк, как ты вообще себе это представляешь? Она коп, черт возьми. И прекрасно знает, что нужно делать, чтобы скрыть улики.

— Она хвасталась этим, — признается Люк. На его лице отражается замешательство. — Она всё нам рассказала. Эти четверо работали в команде и убивали по очереди, чтобы каждый мог почувствовать вкус убийства. Хлоя придумала четыре разных почерка, чтобы запутать нас. И информировала всех остальных о ходе расследования. Чтобы убедиться, что мы не подобрались слишком близко.

С тех пор как в подвале Хлоя сняла лыжную маску и раскрыла свое истинное лицо, меня мучил всего один вопрос:

— Одного не могу понять. Зачем? Зачем ей понадобилось всех убить?

— Ее сестра-близнец умерла, когда им было по восемь. Их родители расставили ловушки со стрихнином в подвале для борьбы с грызунами. Однажды летом двое из них забрались туда, и Хлоя заставила Мишель съесть эту дрянь, не понимая, что это убьет ее. В любом случае, произошедшее навсегда изменило Хлою. Она стала одержима сестрой и способом ее смерти. Потому что это была ее вина. Ей хотелось переживать это снова и снова.

Душераздирающая история пробирает меня до костей. Люк видит мою реакцию.

— Спокойно, — шепчет он. — Всё закончилось. Она попала за решетку и проведет там остаток жизни. Давай не будем больше об этом.

Словно что-то решив для себя, он медленно приближается к кровати и наклоняется, чтобы аккуратно убрать волосы с моего лица. Я закрываю глаза и подаюсь вперед на его прикосновение. Глаза снова жжет. Я в равной степени борюсь с печалью и страхом, черпая в себе храбрость, чтобы задать следующий вопрос.

— Люк, что теперь будет?

Его рука застывает.

— Ты о чем?

— Хорошо, — голос надламывается. — Та чушь, которую моя мать рассказала о тебе…

— Девочка, в детстве жившая со мной по соседству, — говорит Люк, перебивая меня, — Рози. Она была на три года младше. С черными вьющимися волосами, — продолжает он тихо, уставившись невидящим взором на потертость в нижней части входной двери. — Если честно, она было подружкой Эммы. Частенько приходила играть с ней после школы. Я дразнил их. Подкидывал мусор в кукольный домик Эммы. Иногда преследовал их в лесу после начальной школы.

Я проснулась всего пять минут назад. И не уверена, что могу справиться с тем, что он собирается мне сейчас рассказать, но если сейчас не дам ему выговорится, этого может больше никогда не произойти. Я задерживаю дыхание, готовясь к худшему.

— Мне было одиннадцать, когда всё началось. Мой папа, как предполагалось, присматривал за мной и Эммой, пока мама работала. Он ушел рано утром и сказал мне следить за сестрой. Он часто так делал. Рози приехала поиграть с Эм. Днем, около трех, папа явился домой, шатаясь. Раньше он никогда не пил, но затем внезапно просто… начал. А когда выпивал, становился жестоким. Эмма и Рози заснули в гостиной. Я был в кухне, делал нам сэндвичи, потому что он не пришел домой покормить нас. Я собирался разбудить девочек, когда еда была готова. Вместо этого папа приехал и нашел меня, Рози была у него на руках. Она все еще спала. Он сказал мне раздеться.

— Что? — Я подтягиваю коленки к груди, словно пытаюсь стать меньше, пока внутри все кричит от боли.

Люк не смотрит на меня. Не думаю, что он может это сделать. Он закрывает глаза. И начинает раскачиваться.

— Я был забавным ребенком. И думал, что уже вырос. Поэтому не хотел, чтобы кто-либо видел меня голым. Сказал ему, что не стану снимать одежду. Отец подошел к духовке и включил ее. Газовую плиту. Самую большую конфорку. Крутил ручку до тех пор, пока огонь не стал максимальным. Рози все еще спала у него на руках, положив голову на плечо, когда он взял лопатку с металлической ручкой, которой мама обычно переворачивала омлет. Наклонил ее над огнем, пока металл не раскалился докрасна. «А теперь, — сказал он, — если ты сейчас же не разденешься, я приложу эту чертову штуку к ее чертовой коже». — Люк снова останавливается, пытаясь взять себя в руки. Делает глубокий вдох. В его глазах стоят слезы. — Я знал, он способен на это. Он становился чокнутым, когда напивался. И я не хотел, чтобы Рози было больно, поэтому… Снял одежду. Тогда папа разбудил Рози. Она не поняла, что происходит. Он сказал, что мы будем играть в гребаную игру, — последние слова Люк просто выплевывает.