Ирса Сигурдардоттир - Расплата

– Да. Больше мы не встречались. – Сольвейг тоже выглядела не лучшим образом. Футболка под хипповатым платьем-сарафаном была надета наизнанку, демонстрируя ярлычок на шее. Коллега то ли спешила, то ли одевалась в темноте. Но зато украшения были на месте: браслеты, ожерелья и тяжелые серьги, оттягивающие мочки ушей на несколько миллиметров вниз. И как только такие носят? – Не помню, как именно это случилось – а может, и не знала никогда, – но девочка потеряла два пальца. Или три. Точно не помню. Она провела какое-то время в больнице, в тяжелом, опасном для жизни состоянии.

– И вы вспомнили это все вот так, внезапно?

– Ну, может быть, не внезапно . Пришлось покопаться в памяти, заглянуть в старые дневники – я всегда записываю важные моменты моих сеансов, – и постепенно сложить более-менее цельную картину… Вот только отчеты найти не смогла. – Сольвейг посмотрела Фрейе в глаза и тут же отвела взгляд. – Так и скажите в полиции. Если захотят поговорить лично, постараюсь выкроить время, хотя вообще-то я очень занята. – Это откровение сопровождалось таким нарочито усталым вздохом, что его можно было бы использовать в радиоспектакле.

– Полиция свиданий не назначает. Они просто заявляются без спроса. – Фрейя никак не могла понять, почему эта женщина так ее раздражает. Может быть, дело в похмелье? Но нет, не только в нем. Ее не оставляло подозрение, что Сольвейг не вполне откровенна. – В любом случае, посмотрим. Меня больше интересуют дети. Брат калечит сестру – это явно не случайно. Тогда в чем причина? Вас пригласили, чтобы поставить мальчику диагноз и помочь ему, я правильно поняла?

С учетом состояния на данный момент, Фрейя могла гордиться собой: получилось логично и последовательно.

– Да. В то время я работала по делам, связанным с защитой детей, в совете Хапнарфьёрдюра, и когда это случилось, они обратились ко мне. Если только мой дневник не ошибается, я провела с ним пять встреч. Фактически это полный курс. После этого я открыла собственную практику и выиграла контракт на предоставление дополнительных услуг учреждениям образования. Что там было потом, после моего ухода, я не знаю. Но уже позже, в подростковом возрасте, он снова попал ко мне по причине ненормального поведения в школе. Ничего серьезного, но я узнала имя и спросила, можно ли мне поработать с ним.

– Исходя из вашего первоначального диагноза, что послужило причиной его нападения на сестру?

– Как я уже сказала, не могу найти файлы, относящиеся к тому времени, так что могу опираться только на память.

– Это лучше, чем ничего.

– Совершенно верно. Если не ошибаюсь, мальчик питал к сестре нездоровую зависть. Сам он был из тех детей, к которым трудно проникнуться симпатией, а вот ее все любили. И от родителей она, как младшая, получала больше внимания. У него же уже тогда проявились проблемы с контролем поведения. В результате сложилась нехорошая комбинация.

Пропустить этот пункт Фрейя, при всех своих проблемах, не могла.

– А вы ничего не забываете?

– Вы о чем?

Фрейя подалась вперед.

– Теперь, когда известно, каким был их отец, разве у вас нет оснований сомневаться в собственном анализе? Не думаете ли вы, что злость и гнев могли быть результатом чего-то более серьезного, чем проблемы с самоконтролем? Мне представляется крайне маловероятным объяснение, что мальчик покалечил сестру в надежде привлечь внимание родителей. Кто-нибудь интересовался обстановкой в семье?

Сольвейг ответила не сразу. Ее полная нижняя губа дернулась, словно от нервного тика.

– Проверять обстановку дома в мои обязанности не входило. Это сфера ответственности социальных служб Хапнарфьёрдюра. Они прислали мне отчет – я опять же вынуждена полагаться на память, – согласно которому обстановка в доме беспокойства не вызывала.

– Ни алкоголизма, ничего такого? И детей никто не обижал?

– Нет. Говорю же, родителей проверили, и никаких претензий высказано не было. И я была не в том положении, чтобы сомневаться в выводах соцслужб.

– Но вы же наверняка говорили с Трёстюром о его семье. Помните, как он характеризовал свои отношения с отцом?

– Нет, не помню. Забыла. Прошло почти шестнадцать лет… Удивительно, что я вообще что-то помню.

На этом Фрейя решила пока остановиться. Мысли стекались к одному: стакану холодной воды. Во рту все спеклось, язык иссох и съежился.

– Ладно. В любом случае спасибо. Надеюсь, полиция направит запрос в совет или Комитет защиты детей на получение документов, и тогда вся эта ситуация прояснится. Будет замечательно, если вы дадите разрешение, чтобы тогдашний директор школы позволил мне скопировать все, что у него есть по этому делу.

Сольвейг пообещала сделать это чуть позже.

Фрейю слегка качнуло, но ей удалось удержать равновесие и выйти из комнаты без происшествий. Выпив в коридоре стакан воды, она наполнила его снова и вернулась в свой офис. Немного погодя дверь у Сольвейг открылась и закрылась. Потом открылась и закрылась передняя дверь. Коллега ушла домой, хотя рабочий день едва начался. Странно… И, конечно, никакого разрешения – ни в своем почтовом ящике, ни на столе в опустевшем офисе Сольвейг – Фрейя не обнаружила.

К ланчу самочувствие улучшилось. Помогли ибупрофен, которым с ней поделилась медсестра в Доме ребенка, и гамбургер с милкшейком. К тому времени, когда ей позвонили из отделения полиции Хлеммур, она уже была готова на все. Позвонивший представился Гвюдмюндюром Лаурюссоном и сказал, что ее имя и номер ему дал Хюльдар, который сейчас слишком занят. Просьба сводилась к следующему: может ли она прямо сейчас явиться в Хлеммур и помочь полиции поговорить с человеком, который пришел с улицы и оказался, как выяснилось, связанным с делом, над которым Хюльдар в данный момент работает. Хюльдар сказал, что с ситуацией Фрейя в общих чертах знакома и сможет успокоить безутешную женщину. Далее последовало описание скандала, который неизвестная закатила в приемной, где так кричала на дежурного, что ему пришлось вызвать помощь.

Когда Гвюдмюндюр назвал наконец имя женщины и объяснил, какое отношение она имеет к расследованию Хюльдара, Фрейя сорвалась со стула, набросила куртку и, вылетев из здания, бросилась к машине. Заключительные слова полицейского все еще звенели у нее в ушах. Женщину, устроившую скандал в отделении, звали Дагмар, и она была матерью Ваки, девочки, которую убил Йоун Йоунсон.

Машин на дороге было немного, пешеходов еще меньше, но Фрейю снова и снова останавливал красный свет, и она сидела, нетерпеливо постукивая пальцами по рулю. Неужели не успеет добраться до участка, и мать Ваки уйдет? Интересно, почему Хюльдар не позвонил сам, и еще интереснее, почему он ушел от нее накануне вечером… Ответа на этот вопрос у нее не было.